Марина Серова - Волшебные чары

– С характером человек, – кивнула я.

– Еще с каким! – усмехнулась она. – Он же как начинал работать? А так, как его в институте учили! Как по нормативам положено! Да разве на стройке так что-нибудь заработаешь?! Как наряды закрывать, так и скандал! Кому же охота копейки получать за эту работу каторжную? Постепенно он пообтесался, понял, что теория с практикой в строительстве никак не стыкуются… Словом, наладилось все.

– Как же вы с ним встречаться начали? – полюбопытствовала я.

– Да он меня вообще в первый день, как на стройке появился, за парня принял, – рассмеялась она. – А я… Я, как в глаза ему поглядела, так и поняла: мое это! На всю жизнь мое! Только куда мне – с моей-то рожей? Вот и молчала в тряпочку, а сама смотрела на него, и сердце кровью обливалось: неухоженный, рубашка кое-как выстирана, носок криво-косо зашит, и – вечно голодный. Разве это обед для мужика: бутылка молока, банка консервов и полбуханки хлеба? Ну и стала я его кормить – у меня же плитка была, вот я из дома ему и приносила, а там разогревала. Помню, позвала я его в первый раз поесть, а он – ни в какую. Тогда я объяснила ему, что будет он мне платить, как в столовой. Так он не поленился сходить туда, все цены переписать и потом со мной до копейки рассчитывался.

– Гордый человек, – одобрительно заметила я.

– Что есть, то есть, – подтвердила она. – Месяца два так продолжалось, исхудала я за это время страшно, потому что мама же для меня одной обед готовила, а я бо́льшую часть ему отдавала. Я, в общем-то, ни на что и не рассчитывала, а вот просто увижу, что он сыт, и на душе теплее становится. А потом он меня неожиданно попросил – город ему в выходные показать, а то он его толком и не видел. У меня от радости сердце чуть не выскочило, а потом я в зеркало на рожу свою глянула и сразу успокоилась – не с моим рылом в калашный ряд лезть!

– Но это все же оказалось свидание? – спросила я.

– А я и не знаю до сих пор, что это было, – улыбнулась Наташа. – Только собиралась я в тот день, как на выпускной вечер, и платье то же самое надела – оно у меня одно нарядное-то и было. Сентябрь уже кончался, а я кофту теплую не взяла – не имелось у меня приличной. Как сейчас помню, суббота это была. Бродили мы с ним по городу, по набережной, мороженое ели, в кино на дневной сеанс сходили. Он мне все пытался свой пиджак на плечи набросить – прохладно уже было, а я отказывалась, боялась, что он сам замерзнет и простудится. Он меня тогда до трамвайной остановки проводил и предложил: «А давай завтра в театр сходим?» Мать честная! Да я в театре до этого только два раза и была, когда нас всем классом туда водили. Это сейчас мы всей семьей можем на премьеру в Ла-Скала слетать, а тогда темная я была, как сто подвалов! Ну, я от растерянности и согласилась! Вернулась домой, а там отец – сидит и на меня бирюком смотрит!

– Он не знал, что вы с Журавлевым встречались? – догадалась я.

– В том-то и дело! Я же всем сказала, что к подружке пошла, а она, оказывается, сама ко мне забежала в тот день – вот обман и открылся. Только мама отцу и рта открыть не дала, а сразу меня увела к себе. У меня радости – полны штаны, простите за грубость, я ей все и выложила от начала до конца. Вздохнула она и сказала: «Не по себе ты дерево рубишь, доченька! Рада я, конечно, что ты влюбилась наконец-то, что женщина в тебе проснулась, а то все с мальчишками бегаешь и сама, как пацан, только как бы беды не было. Он человек столичный, а мы – сама знаешь кто. Ты уж до греха не доводи, не опозорь нас. А то, что одета ты плохонько, – это дело поправимое». Ушла она и долго о чем-то с отцом шушукалась, а утром подняла меня чуть свет, и поехали мы на толкучку – тогда ведь только там можно было что-то приличное купить.

– Да, было времечко, – покачала головой Надежда, которая все это время сидела молча и с большим неодобрением смотрела на собак, которые старательно догрызали кости, хотя она сама им это разрешила.

– Потратилась тогда мама страшно, – продолжала Наталья. – И юбки с кофтами, и платье с туфлями, и пальто… В общем, с ног до головы меня одела – я-то сама на свой внешний вид до этого никогда никакого внимания не обращала. А на обратном пути она меня в парикмахерскую отвела, да не в мужской зал, где я всегда до этого стриглась, потому что там дешевле, а в женский. Дома потом на меня все подгоняли – фигура-то у меня нестандартная. Ну, собралась я в театр, посмотрела на себя в зеркало и давай реветь!

– Не понравились себе? – участливо спросила я.

– Не совсем так, просто чужой человек на меня из зеркала посмотрел. Не я это была! А еще, мне до жути было страшно, что покажусь я Николаю смешной в этих своих обновках, на каблуках, на которых и ходить-то не умею, хоть и тренировалась весь день, да со стрижкой непривычной. Потому что, как не пыжься, а из петуха павлина не сделаешь, – грустно сказала Наталья.

– Как я понимаю, такого не произошло, – заметила я.

– А он меня сначала и не узнал, – усмехнулась она. – Я из трамвая вышла, подошла к нему, а он смотрит на меня удивленно. Потом глаза вытаращил, а я от страха свои закрыла. И тут он сказал: «Наталка! Какая же ты красивая! И в спецовке, и в платье!» Как я в тот момент на месте не умерла, до сих пор не знаю.

– Не по-хорошему мил, а по милу хорош! – веско заявила Надежда.

– Пошли мы с ним в театр оперы и балета, а я там и не была до этого ни разу, – мечтательным тоном вспоминала Наташа. – Хожу и, как дура, все рассматриваю. Сели мы на свои места, и начался балет «Жизель» – мой любимый с тех пор. Пока увертюра шла, еще ничего, а когда танцовщики на сцене появились, Николай с ужасом посмотрел на них и шепнул мне на ухо: «Наталка! Не смотри на этот кошмар, а просто закрой глаза и слушай музыку». И действительно, сам устроился поудобнее, глаза закрыл и… И лицо у него стало таким одухотворенным – просто не от мира сего. А я гляжу на него – и рыдания мне горло рвут, потому что понимаю, какие мы с ним разные, что мы действительно, как мама сказала, не пара, и ничего у нас не получится. Видно, он взгляд мой почувствовал, потому что повернулся, посмотрел мне в глаза и все понял. Взял он тогда меня за руку, пожал слегка, покивал успокаивающе и снова, закрыв глаза, стал музыку слушать, так и держа меня за руку. А в антракте сказал: «Наталка! Ты еще маленькая-маленькая и глупенькая-глупенькая! Ты еще полюбишь и музыку, и живопись, и балет! Только настоящий, а не такой, как этот. Поверь мне!» И я ему поверила, и так у меня на душе спокойно стало, что ничего больше не было страшно. Вышли мы тогда из театра и, держась за руки, к остановке пошли. Идем и молчим, а на душе у меня так хорошо, так светло… Вот так шла бы себе и шла рядом с ним – всю жизнь. Я думала, он меня на трамвай посадит и в общежитие пойдет, а он уперся!