Евгений Сухов - Фартовый чекист

Сидорчук посетовал, что ночь выдалась такой темной, но потом понял, что при луне их с Василием вполне могли перестрелять еще на повороте, и успокоился. Неугомонная натура не позволяла ему долго таиться и пригибать голову. Не встречая опасности, он наконец-то плюнул на все, выпрямился во весь рост и вошел во двор.

Чутье подсказывало Егору Тимофеевичу, что нужно двигаться дальше, через бахчи, к реке, причем как можно скорее. Ведь Зуб наверняка уже ушел этим путем. Но дом все-таки требовалось осмотреть, и он решил поручить это Василию. Сидорчук обернулся и негромко свистнул, чтобы привлечь к себе внимание Чуднова.

Внимание-то он привлек, но не только его. В доме вдруг с треском распахнулось окошко, и оттуда раскатисто бабахнул выстрел. Палили из обреза крупной дробью, которая краем накрыла Сидорчука. Несколько дробин сбили с его головы фуражку.

Он отпрянул, нога его запуталась в какой-то вьющейся траве. Командир группы неуклюже сел на землю, чем немало себе помог. Второй выстрел из обреза пришелся как раз на то самое место, где Сидорчук только что стоял. Сейчас же в ответ из-за плетня ахнул револьвер.

Чуднов успел поймать на мушку замаскировавшегося стрелка, о чем немедленно сообщил в полный голос:

– Есть! Попал!.. Держись, Егор Тимофеевич!

Треща лопухами, он помчался через двор на помощь Сидорчуку. Тот ждал новых выстрелов, но в доме на этот раз было тихо. Василий подбежал, помог старшему товарищу подняться, еще раз сообщил о своем удачном выстреле и предложил метнуть в дом бомбу.

– Погодим! – остановил его Сидорчук. – Посмотрим, что там.

Они очень осторожно подобрались к дверям дома, проникли в сени. Внутри пахло гнилью, нестираными портянками, самогонным перегаром, махоркой и много чем еще. Чекисты обшарили все, но дом оказался пуст. Только в одной комнате у окна лежало бесчувственное тело. Сидорчук зажег спичку.

Чуднов перевернул лежащего человека, ахнул и заявил:

– Да это баба, Егор Тимофеевич!

В самом деле перед ними была женщина – рябая, страшная, неопределенного возраста. Из ее беззубого рта разило самогоном, а из груди, пробитой пулей, толчками выходила кровь.

– Так это я, выходит, бабу завалил? – потрясенно проговорил Василий. – Ах, чтоб мне!..

Он был огорчен до предела, почти до слез.

Сидорчук молча похлопал его по плечу, наклонился к умирающей и спросил:

– Где Зуб? К реке побежал?

Машка Рябая скривила рот в щербатой усмешке, грязно выругалась и просипела:

– Дай глотнуть! Позволь причаститься перед смертью, налей!.. Вон под окном четверть стоит. Дай, Христом-Богом…

Сидорчук пожал плечами, поднял почти опорожненную четверть и осторожно слил остатки самогонки в приоткрытый рот женщины.

Она проглотила спиртное с хриплым звуком, как будто воспрянула духом и вдруг сказала:

– Прочие к реке побежали, это точно. Для отвода глаз. Зуб, он хитрый. Меня вот тут оставил. Сказал, тебя, бабу, не тронут.

– Так все к реке, значит? А сам-то он где?! – воскликнул Сидорчук, присел на одно колено возле Машки Рябой и схватил ее за плечи. – Говори же! Мы тебя к доктору…

– На кой ляд мне ваш доктор? – презрительно пробормотала женщина. – В сундучке пошарь. Там у меня еще четверть припрятана.

– Ну-ка, Василий, организуй! – лихорадочно распорядился Сидорчук. – Да поскорее! Ну и что же, Мария? Зуб-то где?

– А Зуб-то в колодце. – Рябая тихо засмеялась. – Он у нас тут давно высох, так атаман его приспособил. Дождется, пока вы к реке подадитесь, выйдет наружу и шасть на все четыре стороны. Такой!..

Она не договорила. По телу ее прошла судорога. Подскочил Василий в обнимку с четвертью. Его трясло.

– Не нужно, – сказал Сидорчук. – Отошла.

Василий тихо поставил бутыль на грязный пол.

– Пошли! – скомандовал Егор Тимофеевич и быстро двинулся к выходу.

На ходу он передал Чуднову слова Рябой.

– Ловко! – присвистнул тот. – Туза, значит, в рукаве припрятал, сукин сын! Товарищей своих не пожалел. Мы, стало быть, за ним к реке, а он спокойненько вылез и пошел в другую сторону!..

Тут, как будто в подтверждение его слов, в отдалении за огородами тишину разорвали выстрелы. Пальба быстро нарастала, но тотчас же и кончилась. Сидорчук остановился и некоторое время вслушивался в тревожные звуки.

Наконец он кивнул и заявил:

– Успели, значит!

Командир пошел дальше к колодцу. Здесь они с Василием сразу обнаружили дополнительную веревку, предусмотрительно сброшенную в глубину и надежно закрепленную наверху. Она была снабжена узлами, затянутыми по всей длине через равные промежутки, чтобы было удобнее подниматься. Слова Машки Рябой подтверждались.

Опасаясь выстрела, Сидорчук не стал заглядывать в колодец и Василию дал знак держаться подальше.

– Зуб, ты там? – зычно крикнул он.

Ответом ему было молчание. Но Егор Тимофеевич был уверен в том, что бандит прячется в колодце, и повторил вопрос.

– Смотри! – добавил он. – Веревку-то можно и перерезать! Еще просить будешь, чтобы тебя вытащили, а у меня настроения такого может не быть. Твои все ушли. Рябая приказала долго жить. Никто тебе не поможет. Так что делать-то будем?

– А ты сам-то кто таков? – вдруг будто издалека, из самой глубокой подземной пещеры донесся голос, в котором, как ни странно, не было ни капли страха. – Уж не тот ли самый товарищ Сидорчук из Москвы? Тогда я, пожалуй, вылезу. Очень на тебя посмотреть хочется.

– Вот-вот, посмотри! – обрадовался Егор Тимофеевич, подмигивая в темноте Василию. – Только пистолетик и прочее снаряжение советую на дне оставить! А когда вылезешь, сразу на землю ложись, лицом вниз, и ни гу-гу! А то у меня тут Василий. Он без промаха стреляет. Ты с ним не тягайся!

– Да и не собираюсь! – откликнулся Зуб. – Твоя взяла, Сидорчук.

Через минуту над краем колодца появились сначала лохматая голова, потом плечи, а следом и весь человек. Он ловко перевалился через сруб колодца и шлепнулся лицом в землю, как ему и было велено. Сидорчук подошел и обыскал его. Зуб не сопротивлялся. Оружия при нем не было.

– С вашего позволения, я бы попросил папиросочку, если можно, – с преувеличенной любезностью сказал Зуб. – Дьявольски хочется курить. Кстати, если испытываете затруднения с табаком, то можно послать в лавку к Соломону Марковичу. Мне там открыт кредит, знаете ли. Хотя, если учитывать последние обстоятельства, этот прощелыга вполне может и отказать. У этой публики удивительный нюх, господа!..

Зуб сидел на стуле в центре кабинета Черницкого, заложив ногу на ногу, широко улыбался и чувствовал себя вполне в своей тарелке. Он будто находился среди старинных приятелей, а не в компании чекистов. Черницкий и Пастухов, и Макаров смотрели на него без особой приязни, хотя начальник районного отдела ГПУ все же угостил арестованного папиросой и даже зажег ему спичку.