Стеф Пенни - Невидимки

Горджио. Теперь я куда больше понимаю, что имеет в виду дед Тене, когда говорит, что мы разные. Не лучше и не хуже, просто разные. Как мы со Стеллой — хотя мы оба темноволосые и говорим по-английски, оба любим «Смитов» и терпеть не можем географию. Однако же мы как поезда, которые едут по параллельным путям и никогда не встретятся. Я не могу двигаться по ее путям, а она — по моим.

Рэй

На следующий день разверзаются хляби небесные. Сточные канавы переполняются. Почва, раскисшая еще с весны, не в силах впитать всю эту влагу. Ей некуда деваться. Заголовки газет пестрят сообщениями о погоде. Она на устах у всех. А вдруг это радиоактивный дождь? А вдруг он убьет нас?

Я отыскиваю Севитон. Это небольшая деревушка в Сассексе, в Даунсе, совершенно ничем не примечательная, слишком далеко расположенная от железнодорожной станции, чтобы привлекать в качестве места жительства тех, кто ездит на работу в Лондон, и слишком невыразительная, чтобы представлять интерес для отдыхающих. Зато в ней есть паб с громким названием «Белый олень»; [21] Изображение белого оленя служило эмблемой короля Ричарда II Плантагенета. Когда король распорядился, чтобы у каждого постоялого двора был свой отличительный знак, многие выбрали в качестве такового белого оленя. До сих пор этот символ часто встречается на вывесках английских пабов. современная вывеска с белым оленем украшает стилизованное под тюдоровскую эпоху здание. Внутри ожидаемо грохочут игровые автоматы и стоит застарелый запах бычков. У барной стойки торчит пара местных жителей, хотя до пенсионного возраста им еще далеко, а на часах нет и половины двенадцатого. Я заказываю тоник и навожу справки, как добраться до Черной пустоши. О ней, похоже, никто не слышал. Я упоминаю, что там когда-то могли останавливаться цыгане, и парень, пьющий в одиночку, морщит лоб.

— Было тут одно место, неподалеку от Египетской дороги. Это заброшенный меловой карьер, раньше там останавливались цыгане, но пару лет назад эту лавочку прикрыли. Там вечно была помойка, повсюду мусор…

Он объясняет мне, как проехать. Название говорит само за себя. На карте Южной Англии подобные названия не редкость: Египетский лес, Египетский луг, — и свидетельствуют они о том, что эти места когда-то служили стоянкой народу Малого Египта. Когда пять столетий назад на английскую землю прибыла первая группа экзотических смуглокожих кочевников, их предводитель объявил себя королем Малого Египта. На самом деле их родиной был вовсе не Египет, но этого никто не знал, поэтому имя прижилось. Не только в английском, но и во многих европейских языках название «цыгане» созвучно «египтянам». Они утверждали, что на них наложено особое наказание: семь лет скитаний, и за это им дозволено просить милостыню. В доказательство они демонстрировали папскую грамоту. Или, может, это была грамота императора Священной Римской империи. В общем, как бы то ни было, когда назначенные семь лет скитаний истекли, обратно на родину пришельцы не вернулись. Собственно, мы до сих пор здесь.

Египетская дорога — узкая улица, ведущая за пределы деревни. По обеим ее сторонам тянутся заболоченные поля, но ничего похожего на место, пригодное для стоянки; я не вижу. Я углубляюсь во влажный лес, через несколько минут обнаруживаю поворот, идущий в гору, и вскоре упираюсь в относительно новую изгородь из колючей проволоки и знак, который гласит: «Проезда нет. Стоянка запрещена. Костры не разводить». «Цыганам вход воспрещен», если переводить на обычный язык.

Я достаю из багажника резиновые сапоги, перелезаю через изгородь и начинаю продираться сквозь густые заросли ежевики. В тени раскидистых деревьев темно, но я различаю впереди заброшенный меловой карьер — зияющий провал на склоне холма, открывающий взгляду белесый утес в каких-то зеленых разводах. Место кажется вполне подходящим, но окончательно я убеждаюсь в том, что это оно, когда натыкаюсь на раскуроченный ржавый пикап, вокруг которого буйно разрослись крапива и лабазник.

Ума не приложу, подо что, по мнению хозяина, можно приспособить эту землю. С другой стороны, скорее всего, цель заключалась не в этом. Цель заключалась в том, чтобы заставить кочевников перебраться куда-нибудь — куда угодно, пусть даже всего лишь в другой округ. Нередко землям, всегда считавшимся общественными, которыми цыгане могли пользоваться наравне со всеми остальными, присваивался статус парка или жилой зоны специально для того, чтобы лишить цыган возможности становиться там табором. Поля перепахивались, чтобы по ним нельзя было проехать на машине. Возводились высоченные заборы. Там, где живет Кицци Уилсон, вся территория лагеря обнесена глухой бетонной стеной, чтобы снаружи не было видно того, что творится внутри, а изнутри — того, что делается снаружи. Хотя вход на территорию свободный, это придает табору атмосферу тюрьмы.

Отец рассказывал нам о том, как полицейские — гавверы — приезжали с тракторами и принудительно отбуксировывали трейлеры. Порой людям даже не давали возможности упаковать вещи, так что весь фарфор и стеклянные изделия оказывались разбитыми. Жалуйся не жалуйся, все без толку. Цыганам компенсаций не положено. И прежде чем вы зададите вопрос: да, такое происходит до сих пор.

Я пытаюсь представить, что это было за место — небольшое, уединенное, вполне во вкусе Янко. Рисую в своем воображении «Вестморланд стар», трейлер Тене, — и другой трейлер, с неуловимым Иво и еще более неуловимой Розой. Где она могла повстречать своего дружка-горджио? В Севитоне? В «Белом олене»? В мою картину мира не вписывается робкая цыганская девушка, в одиночку входящая в паб. А может, ничего этого и не было? Может, что-то случилось с ней здесь, под этими безмолвными деревьями? Рядом с этим молчаливым утесом?

Вернувшись в «Белый олень», я устраиваюсь со стаканом виски перед электрокамином, чтобы обсушиться и немного согреться, и завожу разговор с самым пожилым из всех посетителей, какого только смог высмотреть. Он с некоторой ностальгией рассказывает, что на Египетской дороге действительно когда-то стояли табором цыгане, но, чтобы это место называли Черной пустошью, не припоминает. Я спрашиваю, не организовали ли поблизости муниципальный табор на замену, и он смеется, а потом в упор смотрит на меня.

— С чего вы вдруг так интересуетесь цыганами?

— Ищу одну девушку, которая пропала неподалеку отсюда. Цыганку.

Я показываю завсегдатаям паба фотографию Розы на скачках. Они только головами качают. Мой визави не слишком заинтересован.

— Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь в деревне обращал внимание на цыган, которые там останавливались. Они все время то приезжали, то уезжали. Как тут заметить, что одна пропала? Чтобы тебя хватились, для начала нужно, чтобы о твоем существовании знали. А иначе кто ж тебя хватится?