Нора Дмитриева - Мой личный врач

И у меня все бы получилось, если бы Вы, а вернее, Провидение не вмешалось.

Вчера вечером, когда я поняла, что Вы догадались, кто пытался убить Галину и кто убил Машу, я решила расправиться с Вами. Я добавила в пирожное, которое оставила для Вас Анюта, люминала и вооружилась целлофановым пакетом и шнурком из кроссовки шофера Ивана, уверенная, что подозрение в Вашем убийстве падет прежде всего на него. Но когда я приблизилась к Вашей постели, я услышала голос Маши, которая просила меня не брать еще один грех на душу. Я обернулась и увидела, как она стоит в проеме балконной двери. Сказать, что я пережила тогда, я не могу… Главное, я поняла, что она пришла за мной. Остальное помню с трудом. В голове все спуталось и смешалось. Помню только, что, когда я очнулась, Вера Дмитриевна, которая почему-то была на ногах (или мне это показалось), сказала, что она меня отпускает и дает мне возможность начать новую жизнь.

Смешно… после всего, что я совершила, начать новую жизнь?.. Где? В тюрьме? В психушке?.. Нет уж, увольте…

Теперь о чем я Вас прошу. Покажите это письмо Вере Дмитриевне, и пусть она решит, что делать с ним дальше. К сожалению, вся моя история сильно попахивает мелодрамой, хотя именно мелодрамы, как я теперь поняла, один из основных жанров в реальной жизни.

Уход свой я обставлю тщательно, так чтобы была полная иллюзия бытового несчастного случая. Мне повезло, моя мама на даче, и она должна вернуться домой только завтра к вечеру… Так что мне ничего не мешает осуществить задуманное. Когда вскроют квартиру, то увидят на прикроватной тумбочке пластину из-под таблеток со снотворным, которое мне прописал Евгений Эммануилович (рецепт за его подписью будет лежать там же), а в кухне кастрюльку с выкипевшим бульоном, который потушил включенную газовую горелку.

А теперь о главном. В моей руке будет зажат брелок с изображением храма Св. Петра в Риме, мне его когда-то подарил Антон, пусть его не трогают и похоронят вместе со мной.

Благодарю Вас, Лиза, за то, что Вы очень изящно при помощи моей пуговицы дали мне понять, что знаете, кто бросил Галину в бассейн, так что присутствующая в комнате Ксана ни о чем не догадалась. Вера Дмитриевна, как я понимаю, тоже.

Прощайте, Лиза, простите меня, если сможете, и никогда не скрывайте своих чувств от тех, кого Вы любите…»

Я аккуратно сложила письмо, положила его назад в конверт, а потом долго стояла на балконе и курила, пока в комнату не прибежала Анюта, размахивая купальным полотенцем.

– Лиза, приглашаю вас на утренний заплыв! И вы еще обещали мне вчера рассказать про Алису…

– Обязательно расскажу. Как спала?

Анюта плюхнулась в кресло, сложила ноги по-турецки.

– Хорошо. Я во сне маму видела. Как будто я лечу над каким-то красивым островом и вижу, стоит мама на поляне, а вокруг нее цветы, деревья, ручьи, водопады. Я хочу опуститься к ней на землю, а не могу, тогда я ей закричала: «Мамочка, полетели со мной». А она головой качает, улыбается: «Нет, солнышко, лети одна, я разучилась летать…» Я ее снова прошу: «Мама, ну пожалуйста». А она головой качает: «Нет». И вижу, как к маме подходит Агнеша, и они обе машут мне руками… Лиза, вы не знаете, к чему такой сон?

Я погладила ее по голове:

– К тому, что ты растешь… Кстати, спасибо тебе за мильфёй. Очень было вкусно. А сейчас иди в бассейн, а мне нужно заглянуть к твоей бабушке, узнать, как она себя чувствует, а потом я составлю тебе компанию и, если захочешь, научу тебя плавать стилем баттерфляй.

– Ну вот, а я думала, мы вместе пойдем…

– Что ж поделаешь, служба есть служба…

…Когда Вера Дмитриевна прочитала письмо Агнессы, она закрыла лицо руками и прошептала:

– Бедная девочка!

Кого из двух она имела в виду – я не поняла. Потом она достала сигареты, закурила, немного помолчала и спросила меня:

– И что же мне делать?

– Не знаю, – ответила я, – наверное, прежде всего, следует отправить кого-нибудь из мужчин на квартиру к Агнессе Николаевне.

– Вы думаете, ее еще можно спасти?

– Нет, не думаю, она женщина гордая и, видимо, сделала все как надо. Но ведь вы же не позволите, чтобы первой ее тело увидела мать? Ее следует подготовить. А причина, чтобы вскрыть дверь, очень простая: вы позвонили Агнессе Николаевне по мобильнику, она не ответила, вы разволновались и попросили узнать, не заболела ли она.

– Хорошо, я так и поступлю… А что делать с письмом?

Я пожала плечами.

– Тут я вам ничего не могу посоветовать. Решать вам.

Вера Дмитриевна подошла к столу, достала из кармана зажигалку, подожгла уголок письма, подождала, пока бумага хорошо разгорится, и бросила его в пепельницу.

– Полагаю, так будет лучше для всех…

– И еще, мне кажется, дорогая Вера Дмитриевна, что вашему сыну было бы приятно узнать, что вашему здоровью ничего не угрожает, что позволит мне с чистой совестью покинуть ваш дом.

Через несколько часов мой верный «Фокус-покус» вез меня обратно в Москву. Рядом со мной на пассажирском сиденье дрых кот Персик в роскошном розовом кожаном ошейнике, усыпанном кристаллами Сваровски, – подарке Галины. В кармане ветровки лежал конверт с деньгами, в ноутбуке – практически завершенная монография, в рюкзаке – бутылка марочного крымского муската – подарок Дмитрия Александровича. Но настроение у меня было паршивое. Я никак не могла забыть несчастные глаза Андрея, когда он узнал о смерти Агнессы Николаевны. Совершенно не желая того, я «въехала» в жизнь семьи Шадриных и ее окружения, словно танк в березки, в результате чего мир и гармония в ней приказали долго жить. А может, зря я так? Может быть, не было никакого мира и никакой гармонии, а зрел нарыв, который мог запросто привести к «общему заражению крови». И я просто сделала свою работу хирурга – вскрыла его.

…Утро было чарующим. Проехав виноградники и строения Коктебельского винзавода, я свернула в сторону Тихой бухты. Настроение у меня было умиротворенное: в начале сентября я защитила диссертацию, и добрый папа Саша разрешил мне недельку провести на море, учитывая то, что из своего очередного трудового отпуска я вышла значительно раньше назначенного срока. Так что одним прекрасным осенним утром я, погрузив в машину кота Персика, наконец-то отправилась в любимую Феодосию, где была обласкана подругой Настей и ее семейством. Кот Персик в шикарном ошейнике со стразами от Сваровски произвел фурор среди местных кошек, обзавелся вполне приличным гаремом и даже немного похудел от постоянных занятий любовью.

Я отводила душу в «Морячке», попивая пивко со сладкими черноморскими креветками и щурясь на наглых толстых чаек, разгуливающих по набережной. Объедалась огромными роскошными помидорами, сладким виноградом, жареной кефалью, жирными мидиями, с удовольствием дегустировала коктебельские вина. Лазила с фотоаппаратом по горам и часами купалась в море, заплывая подальше от берега, туда, где иногда из воды в немыслимо грациозном прыжке выбрасывали свои гладкие тела дельфины.