Марек Харны - Польские трупы (сборник)

Нет, вряд ли это удастся, она выскочит через другую дверь, обожжет себе лицо, останутся рубцы, и я всю жизнь буду состоять мужем при страхолюдине.

Первый раз она попыталась убить меня сразу после свадьбы. Под видом таблеток от головной боли дала мне свои противозачаточные пилюли, а когда я не умер, принялась надо мной подшучивать и даже со смехом рассказывать знакомым, какая, мол, она ужасно рассеянная, — но меня с толку не собьешь. Я знал, что последовательный план устранения меня из этого мира и присвоения моего цифрового фотоаппарата начал осуществляться.

С тех пор всю еду, которую она мне подает, я стараюсь проверять на собаке. Улыбаясь, заговариваю жене зубы и тяну время, украдкой косясь на суку: не корчится ли та в конвульсиях. А для верности беру с тарелки первый кусок, насаживаю на вилку и подношу к пухлым чувственным губам жены.

Поняв, что я ее раскусил, она сменила тактику. Попросила, чтобы готовил я, — мол, у мужчин лучше развиты вкусовые рецепторы и богаче фантазия. Хотела меня унизить. Это ее способ усыпить бдительность противника. Низвести его до уровня раба, лишить остатков собственного достоинства, растоптать гордость, заставить целовать ей ноги и бросаться исполнять команды, стоит госпоже повести бровью. Нет, я этого не допущу. Может, как в кино, привязать ее к кровати, растянув в стороны руки и ноги?

Она постоянно меня контролирует. Прежде чем уйти на работу, спрашивает, чем я собираюсь заниматься, иногда даже звонит:

— Привет, мой хороший. Что поделываешь?

— Пишу.

— О, извини, что помешала.

— Ну, я вообще-то еще не начал.

— Ну, так начни. Купи потом что-нибудь, а то в холодильнике пусто.

Не для того же она мне звонит, чтобы проинформировать, что в холодильнике пусто. Я это знаю еще с завтрака. Могла бы придумать предлог получше.

Возможно, удастся уговорить ее вымыть окна. Мы живем на пятом этаже. Или положу обручальное кольцо в вазочку с десертом. Она зачерпывает полную ложку и давится. Я делаю вид, что колочу ее по спине, а сам колочу по голове, она теряет сознание, падает на пол, кольцо выскакивает изо рта и катится под газовую плиту. Потом она будет трезвонить на каждом углу, как я ее спас, когда она подавилась.

Знакомы ли ей угрызения совести? Сдается мне, что нет. Она действует расчетливо и хладнокровно, как типичный наемный убийца.

— Я люблю тебя, котик, — говорит она, иезуитски скаля эти свои белые зубки, уход за которыми стоит целое состояние.

Но напрасно она думает, что хитрее меня, я тоже улыбаюсь и отвечаю:

— А как я-то тебя люблю.

Однако мы оба, похоже, знаем, что у другого на уме. Только кто окажется проворней?

Ушла на работу. У меня есть немного времени, чтобы все приготовить. Наточить ножи, достать большую кастрюлю, налить туда масла, чтоб разогревалось, порезать картошку длинными брусочками (чтобы сбить с толку следователей). Она возвращается, я стою возле плиты и, состроив плаксивую физиономию, как у малого дитяти, говорю ей жалобно:

— Прямо не знаю, достаточно ли разогрелось масло для картофеля фри?

Она подходит, наклоняется, и я пихаю ее лохматую башку в раскаленное масло, а потом, слушая, как скворчат ее уши, спрашиваю:

— Боюсь, оно таки холодновато, да, прелесть моя?

Тут на днях она потеряла бдительность. Вдруг, ни с того ни с сего, брякнула: заменил ли я резину на летнюю? Словно ее когда-то интересовала моя машина! Но я, не подав виду ответил — вполне правдиво, — что нет, забыл. Тогда она заметила деланно небрежным тоном:

— Может, съездил бы завтра в мастерскую и сменил?

Я поехал. Там, внимательно всматриваясь в лица механиков, пытался определить, которого из них ей удалось обработать. Этого? Небось переспала с ним и пообещала, что, когда станет свободной, они вместе отправятся в теплые края, где она каждый божий день будет подавать ему в постель яичницу. Механик был толстоват, но с приятным лицом. Мы перекинулись парой слов. Болты на колесах он дотянул пневматическим пистолетом. Наверное, не поверил ей.

Звонила ее мать. Спрашивала, придем ли мы в воскресенье обедать. Она ведет себя столь нагло потому, что однажды ей уже удалось избежать наказания. Скорчив кислую мину, приговаривает: «У Казика было такое слабое сердце».

Но я-то знаю, и она знает, что я знаю. Мерзкая Баба-Яга. У всей ее семейки руки в крови. Я не собираюсь становиться их очередной жертвой вслед за Казимиром.

По параллельному телефону я подслушал их разговор.

— Все в порядке, доченька? Сделала?

— Не успела еще, надо хорошенько подготовиться.

— Так когда же наконец?

— Не позже четверга, даю слово.

Мне нужно действовать более решительно. Перед сном быстро принимаю душ и наливаю для нее воду в ванну. Добавляю душистое масло для купания и шарик с запахом сосновой хвои.

— Я приготовил тебе ванну, прелесть моя. С хвойным ароматом.

Идет, захватив с собой какой-то бабский журнал. От горячей воды ее разморило, я сажусь на край ванны. Боюсь, меня выдает звериный блеск в глазах. Но я всегда могу отпереться.

— Спинку потереть?

Она наклоняется, это не самая подходящая поза — лучше, чтоб легла, распластавшись. Тогда достаточно было бы макнуть ее головой в воду и удерживать там несколько минут, она будет брыкаться, колотить ногами, зальет водой всю ванную, пока не успокоится, — из носа пойдут пузыри, руки и ноги вытянутся, как во время глубокого сна, и можно будет ослабить хватку.

— Спасибо, золотце, еще попу.

Мне удалось дожить до тридцати девяти лет, главным образом благодаря своему уму и бдительности, ну и отчасти везению. Жена и не догадывается, что те чертовы пилюли, которые она дает мне с утра, я прячу под язык и незаметно выплевываю ей в кофе. Я с удовольствием обнаруживаю происходящие в ней изменения — кожа становится все более дряблой, появилось несколько седых волосков, ее мучают головные боли и случаются кишечные колики. Это, несомненно, действие лекарств, день за днем изнуряющих ее организм. Но сколько будет длиться этот процесс? Боюсь не успеть к четвергу.

Я должен действовать как настоящий боец. Хватит коварства, хватит трусливых трюков, хватит прятать голову в песок. Мы встретимся на узкой дорожке, лицом к лицу, и, со всей ненавистью, которую в себе накопили, ринемся в последний бой как древние рыцари.

Я готов.

— Выходи на бой! Кто кого! Победа или смерть!

— Да что с тобой, золотце? Ты, никак, обдолбался? — говорит она и с этой своей улыбочкой смотрит на меня, как на замаранные трусы, как на любовника, у которого не стоит, как на сумочку, которая не подходит к обуви. Смотрит и улыбается, сука такая.

Внешне все шло как обычно. С утра она отправлялась на работу, возвращалась не позже обычного, звонила матери, гладила меня по спине — видимость семейной идиллии, — но подспудное напряжение нарастало, атмосфера сгущалась так, что становилось трудно дышать.