Валерия Вербинина - Аквамариновое танго

Она спохватилась, что позволяет себе говорить совершенно немыслимые вещи, покраснела еще гуще и уставилась в тарелку.

– Мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду, – заметил Эрве. – Я помню еще ее фотографии в журналах. Она была не красавица, конечно, но с хорошей фигурой, с выразительными глазами…

– Очень элегантно носила самые простые вещи, – подхватила Бланш. – По-моему, она первая ввела в моду короткие волосы.

– Нет, – ответил Габриэль, – первой была актриса Ева Ларжильер.

– Ну, неважно. Словом… с таким стилем… с таким вкусом… Я хочу сказать, такое самоубийство как-то не в стиле Лили Понс. Вы не находите? Вся кровать была залита кровью…

Эрве деликатно кашлянул, словно напоминая, что они как-никак ужинают, а за едой о таких вещах говорить не принято.

– Откуда вам это известно? – спросил Габриэль.

– Савини говорила.

– Жена Жозефа Рошара?

– Хм, – сказал Эрве с неподражаемой интонацией. – Скорее уж он был ее муж. Савини заправляла всем хозяйством и делала это прекрасно. Не скрою, нам до сих пор ее не хватает.

– Рошары ушли от вас вскоре после того, как…

– Нет, не сразу. Где-то полгода прошло, по-моему.

– Меньше, – вставил кюре. – Месяца четыре.

– И как они обосновали свой уход?

– Сказали, что им тяжело находиться в доме, где произошло такое.

– Вы хорошо им заплатили?

– Только то, что им причиталось. – В голосе кюре прозвенели металлические нотки, и Габриэль понял, что тот определенно не имел привычки баловать слуг.

– Этих денег хватило бы на покупку кафе в Ницце, к примеру?

– Вероятно. Если бы кафе было для зябликов и соответствующих размеров. – Судя по всему, кюре Моклеру было не чуждо чувство юмора.

– Однако в Ниццу они приехали с большими деньгами, – настаивал Габриэль. – Может быть, кто-нибудь из них незадолго до увольнения получил наследство?

– От кого? Их родители давно умерли, а если бы речь шла о других родственниках, я бы знал. Да и не было у них близких родственников, только совсем дальние, которым они даже открыток на Рождество не посылали. А почему вы спрашиваете? – подозрительно осведомился Моклер.

– Так, – уклончиво ответил Габриэль. – Значит, Лили Понс любила ярко-красную помаду?

– Да, – ответила Бланш. – Обычно женщины выглядят довольно вульгарно, когда используют такой цвет, но у нее было интересное лицо, и ей шло. Я в те дни даже немножко ей завидовала…

Кюре открыл рот, хотел что-то сказать, но посмотрел на Эрве и, насупившись, стал шумно мешать ложкой кофе в чашке – так, словно напиток был его злейшим врагом.

Телеграмма Габриэля, посланная Амалии Корф.

ЛИЛИ ПОНС ЛЮБИЛА КРАСНУЮ ПОМАДУ ТЧК РОШАРЫ НЕ ПОЛУЧАЛИ НИКАКОГО НАСЛЕДСТВА ТЧК ХОЗЯЕВА РАЗРЕШИЛИ СДЕЛАТЬ ФОТО МЕСТА ТЧК ГАБРИЭЛЬ

– Честно говоря, я немного волнуюсь, – призналась Бланш.

Держа в руках ключи, она стояла возле двери в ту самую спальню, в которой семь лет назад произошло самоубийство, а может быть, и куда более серьезное преступление. И хотя Эрве находился совсем рядом с ней, девушка обращалась преимущественно не к нему, а к Габриэлю Форе, который явился со своим фотоаппаратом и прочими приспособлениями для съемки.

Откроем маленький секрет – Бланш волновалась не только из-за того, что ей предстоит переступить порог комнаты, которая – выражаясь языком бульварных романов – хранила зловещую тайну. Куда больше девушка переживала из-за своего бледно-розового платья, которое еще вчера числилось среди выходных нарядов, а уже сегодня казалось ей старомодным, непритязательным и уж, во всяком случае, недостойным того, чтобы привлечь внимание гостя, который занимал ее мысли. И еще она, набравшись смелости, немножко напудрилась и теперь переживала, что пудра может осыпаться.

Габриэль заметил, что Бланш не торопится открыть дверь, и у него вырвался нетерпеливый жест. «Черт побери, зря я намекал им на деньги… Наверняка они захотят что-нибудь с меня содрать за право съемки. Как будто мало мне Жюльена Кура, который согласился поделиться сведениями о Лили Понс и ее гостях лишь после того, как я посулил ему вознаграждение…»

Бланш вставила ключ и попыталась повернуть его, но замок, очевидно, был старый, и у нее не получалось открыть дверь. Эрве мягко отстранил сестру.

– Дай-ка я.

Скрежет ключа, скрип петель, дверь открывается и…

– Тут всегда так темно? – удивился Габриэль.

– Так окна завешены, – пояснила Бланш, краснея.

Фотограф переступил порог и сразу же увидел, что дело не только в наглухо зашторенных окнах. Люстра была закрыта кисеей, на многие предметы мебели натянули какое-то подобие чехлов. «Похоже, эту комнату собирались держать запертой до страшного суда», – мелькнуло у него в голове.

– Это жена Рошара так распорядилась? – догадался он.

Эрве молча кивнул. Габриэль отложил фотоаппарат и сумку с фотографическими принадлежностями и первым делом распахнул шторы, а затем стал снимать чехлы.

– Вся мебель на своих местах? Кровать там же, где стояла при Лили Понс?

В окна хлынул яркий солнечный свет, и в его беспощадно ослепительных лучах брат и сестра сразу же как-то потускнели, съежились и поблекли. И Габриэль поймал себя на том, что он, круглый сирота, человек без прошлого и с туманным будущим, смотрит на хозяев замка с жалостью. А ведь они носили гордые титулы, и хотя они не являлись богачами, денег у них в любом случае было больше, чем у него. По всем статьям именно он должен был им завидовать, но фотограф не ощущал ничего, даже отдаленно похожего на зависть. Он видел, что перед ним неплохие люди, но они словно пропахли нафталином, да что там нафталин – порой ему казалось, что перед ним какие-то доисторические животные, чудом уцелевшие ископаемые. Конечно, им было известно, к примеру, о существовании самолетов, но Габриэль не сомневался, что одна мысль о полете на аэроплане привела бы их в ужас. Зато Эрве, наверное, неплохой наездник, и если сестра уступает ему, то только из природной робости.

– Да, вся мебель на месте, – ответила Бланш на вопрос фотографа. – Там же, где и была.

Габриэль посмотрел себе под ноги. Так оно и есть, не зря он учуял что-то неладное. Пол был голый.

– Ковер пришлось выбросить, – объяснил Эрве. – На нем осталась ее кровь. И постельное белье, конечно, тоже.

– Больше ничего не изменилось? – спросил Габриэль скорбным голосом.

Бланш осмотрелась.

– Кажется, ничего.

Будь эта спальня чуть побольше, она уже казалась бы громадной и неуютной, помыслил Габриэль. Но архитектор – или тот, кто перестраивал замок – сумел вовремя остановиться, и в результате получилась просторная, красивая комната, где стоят кровать с балдахином, множество затейливых изящных шкафчиков, пара столиков и в углу – черные лаковые ширмы с птицами и цветами.