Валерия Вербинина - Аквамариновое танго

Следующими в моем списке стояли супруги Рошар, и, чтобы настроить их на нужный лад, я сначала послал анонимное письмо. Если они обратятся в полицию, думал я, то попадут ко мне, и я в любом случае сумею их разговорить. Но тут мои планы нарушились. Я узнал об убийстве Жозефа Рошара, и мало того: прибыв на место, я увидел возле тела листок с надписью: «Номер три».

Боюсь, вы не можете представить себе, что такое лелеять месть, обдумывать малейшие детали и вдруг столкнуться с тем, кто грубо пытается занять твое место… Я был в ярости и, конечно, совершил глупость: просто забрал листок и спрятал его. Увы, ваши показания не оставляли сомнений в том, что вы тоже видели листок и запомнили то, что было на нем написано. Однако покамест меня никто не подозревал.

Вскоре была убита Савини Рошар, и номер на зеркале, написанный красной помадой, не оставлял сомнений в том, что кто-то пытается имитировать мои действия. Я из кожи вон лез, пытаясь вычислить этого человека, но он ускользал от меня. Не будут описывать, как я вел следствие, – вы любезно согласились помогать мне и сами все видели. Я не оставлял надежды поговорить с Лами до того, как до него доберется мой двойник, но увы: Лами был убит, и опять не мной. Однако паника, мелькнувшая на лице Ансельма, когда он увидел мое письмо в почте отчима, подсказала мне, что он может быть к этому причастен.

Тут произошло убийство Жанны Понс, и мне пришлось принять кое-какие меры. Дело в том, что Жанна знала о моем существовании. Она не знала мою нынешнюю фамилию, но на стене у нее висело фото, где я сижу на скамейке рядом с матерью. Вы с вашей проницательностью, боюсь, непременно бы им заинтересовались… Так что, прибыв на место преступления, фото я незаметно снял.

Одетту Делотр я убил совершенно обдуманно, и ничуть об этом не сожалею. На ее глазах я убрал в ящик стола револьвер. Я не сомневался, что с ее характером она непременно попытается им воспользоваться. Она не знала, что он не заряжен, и стала угрожать мне. Когда она нажала на спуск и выстрела не последовало, она чуть не заплакала. Я отобрал револьвер у нее, зарядил его, обернулся к ней и выстрелил в упор. Когда она упала, я вложил оружие в ее руку. Конечно, вам и комиссару я изложил немного другую версию, но, поверьте, я никогда не был настолько самонадеян, чтобы оставлять заряженное оружие в пределах досягаемости преступника, особенно если он – убийца. Однако сначала я заставил Одетту сознаться в убийстве двух человек. Смерть Жанны Понс была мне по большому счету безразлична, но убийство Ашиля я ей не простил. Детали, с помощью которых я заставил ее сознаться, взяты из его письма мне – свидание в Булонском лесу, к примеру. Вам, конечно, я ничего об этом письме не сказал, а назвал источником сведений сожительницу Ашиля (которая давно забыла о нем).

Когда я преследовал Эрнеста Ансельма, который сбежал в одежде своей матери, я колебался между желанием задержать его – и желанием убить. Я выбрал убийство, потому что не сомневался, что ему так или иначе удастся выпутаться. Я вошел в купе и зарезал его, потом быстро вышел, снова постучал и вошел второй раз. Так как он был мертв, а я пытался прощупать пульс, никто не удивился, что моя одежда оказалась испачкана его кровью. Но мои нервы были уже на пределе. Из семнадцати человечков остались только девять, и если бы не вы, боюсь, я бы не удержался и перебил их всех. Это было тем более глупо, что на самом деле убийца моей матери не находился в их числе.

Не знаю, чего мне стоило сдержаться и не убить Жерве на месте, когда вы в своей спокойной манере неопровержимо доказали, что это он убил Лили. Все упростил комиссар Бюсси, когда велел мне не выпускать его из виду. Но я отлично понимал, что вы меня непременно разоблачите и это только вопрос времени. Будь Жан Майен понаблюдательнее, он бы давно вспомнил, что видел меня на могиле Лили Понс – я часто ездил туда. Я уж молчу о посвящении «Аквамаринового танго», о том, что в моем досье, которое находится в полиции, были подробные данные о моих приемных родителях, о том, что я был усыновлен, что я родился в Ницце в 1900 году… Даже Ева Ларжильер могла меня выдать, если бы вспомнила, что моя мать, как и я, терпеть не могла рыбу.

Вот, наверное, и все. Больше мы с вами никогда не встретимся – по крайней мере, я собираюсь позаботиться об этом. Я дарю вам бумажных человечков, которые остались в живых, и их никчемные жизни. Я знаю, что при других обстоятельствах я мог бы быть богатым и считаться законным сыном Лили, но жизнь не признает сослагательного наклонения. Я знаю, что, умирая, моя мать думала обо мне, и это мое главное утешение. Ведь «бедный Ан…», о котором она говорила, – это я. Сам не знаю, как мое лицо не выдало меня, когда вы рассказывали, что именно вам удалось узнать у Жана Майена…

В общем, все получилось так, как она писала в своих стихах:

P. S. Машинка, на которой я печатал письма, до сих пор стоит в моем кабинете в Ницце. Я напечатал сразу несколько штук и рассылал их по мере необходимости. Бюсси может запросить комиссара Оливьери, чтобы он отдал ее для следствия».

Амалия дочитала письмо и, взяв конверт, высыпала на стол девять фигурок бумажных человечков. На спине каждого было написано имя: «Андре Делотр», «Мари Флато», «Доктор Анрио» и так далее.

– Как вы думаете, – решился Эрве, – его все-таки найдут?

Амалия покачала головой.

– Нет. Он слишком умен и слишком хорошо знает систему изнутри. И ему отлично известно, где именно можно затеряться так, чтобы тебя никогда не нашли.

– Он ни разу не допустил ошибки, расследуя убийства, – подала голос Ксения. – Даже когда у него не было никаких доказательств, он всегда арестовывал именно того, кто действительно был виновен. Мама, это оттого, что он сам убийца?

– Может быть, – рассеянно ответила Амалия. – Очень даже может быть… Кажется, в дверь звонят. Наверное, это ваши друзья.

Через минуту в гостиную вошли Габриэль и Бланш.

– У меня новости, – объявил журналист. – Тело Леона Жерве нашли на одной из парижских свалок. Его убили несколькими ударами по голове, причем… ну… фактически снесли полчерепа. Полиция ведет расследование…

Бланш поежилась.

– По правде говоря, меня уже утомили эти убийства, – пожаловалась она. – Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? Вечером мы собирались идти на танцы…

– Не исключено, что там будут играть «Аквамариновое танго», – заметил Эрве с улыбкой. – Ты готова вновь его услышать?