Ева Львова - Состояние аффекта

Прошествовав мимо коллег, я вошла в кабинет и устроилась на стуле.

– Знаете, Агата Львовна, что лишает меня сна и покоя? – склонив набок голову с идеальным пробором, вкрадчиво осведомился шеф.

Это была его обычная манера общаться с подчиненными, и я терпеливо ждала, когда Эд Георгиевич вдоволь наиграется словами и перейдет к конструктивному диалогу.

– Вы не поверите, но спать я не могу по одной простой причине: я до сих пор не увидел у себя на столе подготовленные к процессу документы по делу Воловика, а суд состоится в следующий понедельник. К тому же вас, Агата Львовна, два дня нет в офисе, а это тревожный знак. Это означает, что вы рыщете по округе в поисках приключений на свое мягкое место.

– Вы зрите в самый корень, – в тон ему откликнулась я. – Дело Воловика, которое Боря обрисовал нам как весьма очевидное, на деле оказалось не так однозначно. Взгляните на эту запись и скажите, что вы о ней думаете.

Я вынула из сумки флешку и протянула Эду Георгиевичу. Устинович-старший принял ее у меня из рук, вставил в компьютер и включил воспроизведение. Откинувшись в кресле, шеф сложил руки на животе и внимательно от начала и до конца просмотрел видеозапись конфликта. История потасовки осталась далеко позади, на пленке мелькали машины, сменяющие друг друга у первой колонки, а мой начальник все еще молчал. Наконец он подался вперед и, кинув на меня насмешливый взгляд, спросил:

– И в чем суть проблемы?

– Воловик берет на себя чужую вину, – пояснила я, удивляясь, что мой ушлый шеф, собаку съевший на юридических коллизиях, не замечает очевидные вещи.

– И что? – вскинул он лохматую бровь. – Это его право.

– При нынешнем раскладе Воловику светит три года, и это если по минимуму, – откликнулась я.

– Допустим, – согласился шеф. – Но Воловик хочет, чтобы все думали, что это он избил потерпевшего Трошина. А слово клиента – закон.

– Но ведь мальчишка, который ударил Трошина, тоже не виноват! – возбужденно проговорила я. – На мой взгляд, имеет место действие в состоянии аффекта чистой воды.

– И вы, Агата Львовна, сможете это доказать?

– Полагаю, что да.

Лицо Эда Георгиевича сморщилось в недовольной улыбке, и он ироничным голосом сказал:

– Ну и зачем вам это нужно?

– Просто хочу, чтобы все было по-честному.

– Ну-ну, удачи.

Раздался стук в дверь, и в кабинет заглянула Кира Ивановна. Секретарша перевела любопытный взгляд с меня на Эда Георгиевича и сказала:

– К вам просится Сергей Борзов, свидетель по делу Воловика. Говорит, что ему от нас звонили и назначили на десять.

Устинович-старший удивленно взглянул на меня, а я невозмутимо сказала:

– Это я пригласила Борзова. Сейчас мы узнаем, почему он не сдержался и стукнул потерпевшего и зачем Воловик прикрывает этого парня.

– Ну что же, времени у меня в обрез, но минут десять на беседу я могу выкроить, – кинув мимолетный взгляд на напольные часы в резной оправе, украшавшие угол его кабинета, откликнулся начальник.

Скрипнула дверь, и в помещение вошел Серега. Его белобрысая голова была независимо откинута назад, однако светлые глаза бегали по сторонам, выдавая испуг парня.

– Здравствуйте, – вяло промямлил он, застывая на пороге.

– Проходите, присаживайтесь, – по-хозяйски распорядился Устинович-старший, ко всем без исключения обращавшийся на «вы». Было забавно наблюдать, как шеф беседует с малышами. Один раз к нам в контору пришла клиентка с крохотной четырехлетней девочкой, прижимавшей к груди плюшевую собачку. Эд Георгиевич, как раз проходивший мимо приемной, присел на корточки и с угрожающими интонациями проговорил:

– Ну-с, сударыня, как поживаете? Как себя чувствует ваш мишутка?

Девочка растерянно захлопала глазами, пытаясь понять, с кем разговаривает чужой дядя в солидном костюме, и даже оглянулась по сторонам в поисках его незримого собеседника, но, так никого и не увидев, испугалась окончательно и отчаянно заревела.

– Что же вы плачете прямо на мишутку, сударыня, – продолжал развлекать ребенка беседой Устинович-старший, вытягивая из детских рук собачку. – Ваш мишутка от слез насквозь промокнет, заболеет и умрет. Пусть он лучше живет у меня в столе, там, по крайней мере, сухо.

Глядя, как парнишка устраивается на край сиденья стула, Эд Георгиевич мимоходом осведомился:

– Господин Борзов, вам восемнадцать уже исполнилось?

– Осенью будет, – под нос себе буркнул Серега.

Шеф одарил меня суровым взглядом и строго проговорил:

– Агата Львовна, вы слышите? Свидетель несовершеннолетний. Его необходимо опрашивать в присутствии опекуна либо родителей. Почему вы не вызвали мать?

Свидетель завозился на стуле и жалобно затянул:

– Дяденька, не надо мать! У нее инфаркт был, ей волноваться нельзя.

– А что с вашей матушкой? – на всякий случай поинтересовался начальник, просматривая какие-то бумаги.

– Когда отца в Беслане убили, у нее не выдержало сердце и случился инфаркт. Врачи говорят, что ей ни в коем случае нельзя волноваться, второго инфаркта мама не переживет.

– А я-то думаю, почему Воловик носится с тобой, как с писаной торбой? – грозно сдвинула я брови к переносице. – Даже взял на себя твое преступление.

– А вы откуда знаете? – испугался парень.

Эд Георгиевич включил компьютер, и мы в полной тишине просмотрели памятную видеозапись. Во время просмотра я не сводила глаз с Сергея. Он краснел, бледнел и, как только начальник нажал клавишу «стоп», чуть слышно проговорил:

– Если я сяду в тюрьму, мама точно умрет.

– А Валерию в тюрьму можно? – холодно спросила я. – Ты что, не понимаешь, что должен держать себя в руках?

– Прикиньте, дядя, – горячо заговорил пацан, обращаясь к Устиновичу-старшему. – Мы целый год собирали двухсотпятидесятикубовый мотоцикл «BMW R-24» сорок восьмого года выпуска. Ну, собрали и поехали заправить, чтобы посмотреть, какой он на трассе, все ли в порядке, ну и так далее. Ну, подъехали, значит, к колонке и только вставили пистолеты в баки, как прикатил этот Трошин на своем «УАЗе» и начал орать, что после фашистской заразы нужно всю заправку с хлоркой мыть. Это он наш мотоцикл имел в виду. А потом и говорит Валере: ты, говорит, урод черномазый, школу в Беслане взрывал! А у меня отец был спецназовцем и погиб как раз во время освобождения заложников в бесланской школе. Вот я и не выдержал – съездил ему по роже.

– У тебя перехватило дыхание, в глазах потемнело, и ты, не помня себя, бросился на обидчика с кулаками, – скорее утверждая, чем спрашивая, проговорила я.

– Все так и было, а вы откуда знаете? – удивился парень.

– Это типичный аффект, – радостно пояснила я. – На основании видеозаписи я получу заключение психиатра, и, думаю, статью… удастся переквалифицировать на 118. А это всего лишь два года условно.