Марио Пьюзо - Последний дон

В одной закусочной он купил двух жареных цыплят, дюжину поджаренных на углях свиных ребрышек и четыре хот-дога с полным комплектом приправ. В другой закусочной приобрел свежеиспеченный пшеничный и ржаной хлеб. У открытой стойки купил огромный стакан кока-колы и подсел к одному из столиков, чтобы напоследок еще немного побыть в одиночестве. Съел два хот-дога, половину одного жареного цыпленка, немного картофеля фри. Ни разу в жизни он не ел ничего настолько вкусного. Он сидел, омытый золотыми лучами предзакатного калифорнийского солнца, а нежный, ароматный ветерок овевал ему лицо. Пиппи ужасно не хотелось уезжать, но Мишель ждет его. Примет ванну, надушится, будет чуть-чуть под хмельком и потащит его в постель, едва он переступит порог, не дав даже почистить зубы. А предложение он сделает еще до близости.

Пластиковый продуктовый пакет, выданный ему в закусочной, был украшен текстом, излагающим какую-то притчу о еде, – интеллектуальный продуктовый пакет, как и причитается интеллигентной клиентуре рынка. Укладывая его в машину, Пиппи прочел только начальную строку: “Фрукты – древнейший из продуктов, потребляемых человеком. Еще в саду эдемском…” Господи, мысленно вздохнул Пиппи.

Приехав в Санта-Монику, он остановился перед кондоминиумом Мишель, приткнувшимся в ряду двухэтажных единообразных бунгало в испанском стиле. Выбираясь из машины, Пиппи рефлекторно взял обе сумки в левую руку, оставив правую свободной. Чисто по привычке просмотрел улицу вверх и вниз. Очаровательная улица, у обочин ни машины, испанская архитектура обеспечивает просторные подъездные дорожки и чуточку религиозную умиротворенность. Тротуары скрыты цветами и травой, а пышная листва деревьев образует сплошную кровлю, заслоняющую пешехода от жаркого калифорнийского солнца.

Теперь Пиппи оставалось пройти вдоль длинной аллеи между двух шеренг деревянного штакетника, покрашенного в зеленый цвет и увитого розами. Апартаменты Мишель находились в глубине старой, реликтовой части Санта-Моники, по сей день сохранившей буколическую невинность. Аромат древности окружал даже деревянные здания, отделенные одно от другого плавательными бассейнами, украшенными белыми скамейками.

Откуда-то издалека, из-за деревьев в противоположном конце аллеи, доносилось урчание работающего на холостом ходу автомобильного двигателя. Это насторожило Пиппи, он всегда пребывал настороже. И в тот же миг ему на глаза попался человек, встающий ему навстречу с одной из скамеек. Пиппи был так удивлен, что сказал:

– Какого дьявола ты здесь делаешь?

Но человек не протянул к нему руку для пожатия, и в тот же миг Пиппи все стало ясно. Он понял, что должно вот-вот произойти. Его мозг обрабатывал так много информации, что Пиппи оказался не в состоянии реагировать. Увидел появление пистолета, очень маленького и невзрачного, увидел желваки на окаменевшем от напряжения лице убийцы. И впервые в жизни постиг смысл выражения, которое было написано на лицах людей, собственноручно отправленных им на тот свет, понял их безмерное изумление тому, что жизнь окончена. И осознал, что наконец должен заплатить по счетам за прожитую жизнь. У него даже промелькнула мысль, что убийца плохой стратег, что подходить к делу надо было вовсе не так.

Он постарался сделать все, что мог, зная, что снисхождения ему не будет. Бросил пакеты с покупками и ринулся вперед, одновременно хватаясь за пистолет. Убийца метнулся навстречу, и Пиппи торжествующе вцепился в него. Шесть пуль подняли его тело в воздух и швырнули на толстое покрывало цветов у подножия зеленой изгороди. Он ощутил их свежий аромат. Поднял глаза на стоящего над ним человека и процедил:

– Проклятый Сантадио.

Затем последняя пуля сокрушила его череп. Пиппи Де Лены не стало.

Рано утром, в день уготованной Пиппи Де Лене смерти, Кросс захватил Афину из ее дома в Малибу, и они вместе поехали в Сан-Диего, чтобы навестить Бетани.

Медсестры уже приготовили Бетани, одев ее для прогулки. Кросс увидел в ней смутное отражение ее матери и обратил внимание, что девочка не по годам высока. Глаза ее и лицо по-прежнему оставались пустыми, а конечности чересчур расхлябанными. Ее черты казались немного неопределенными, будто размытыми, словно кусок побывавшего в употреблении мыла. На ней по-прежнему был красный клеенчатый фартук, защищавший ее одежду от красок во время занятий живописью. В тот день она с самого утра рисовала на стене. Бетани никоим образом не отреагировала на их появление, а от объятий и поцелуев матери уклонялась, отворачивая лицо.

Не обращая на это внимания, Афина обняла дочь еще крепче.

Они затеяли пикник у озера в лесочке неподалеку. Афина собрала корзинку с провизией.

Во время короткой поездки, пока Афина вела машину, Бетани сидела между ними. Афина часто откидывала волосы Бетани со лба и гладила ее по щеке, а та безотрывно смотрела прямо перед собой.

Кросс думал о том, как в конце дня он с Афиной вернется в Малибу и будет заниматься с ней любовью. Воображал ее обнаженное тело в постели и себя, стоящего над ней.

И вдруг Бетани заговорила, обращаясь к нему. До сей поры она ни разу не признавала его существования. Поглядев на него невыразительными зелеными глазами, она вымолвила:

– Ты кто?

Ответила Афина, и голос ее был безупречен, будто Бетани задала самый естественный на свете вопрос.

– Его зовут Кросс, он мой лучший друг.

Бетани, словно не услышав ответа, снова замкнулась в своей скорлупе.

Афина остановила машину в нескольких ярдах от сверкающего озера, приютившегося в лесу, – крохотный голубой драгоценный камень на обширном зеленом полотне. Кросс взял корзинку с едой, Афина расстелила на траве красную скатерть и разложила хрустящие зеленые салфетки, вилки и ложки. Вышитые на скатерти музыкальные инструменты привлекли внимание Бетани. Затем Афина разложила груду разнообразных сандвичей, расставила стеклянные миски с картофельным салатом и нарезанными фруктами. Потом тарелку пирожных, истекающих кремом. И тарелочку с жареной курицей. Готовила все это она с безупречным мастерством официанта, потому что Бетани любила поесть.

Вернувшись к машине, Кросс достал из багажника коробку содовой воды и принес ее к столу. В корзинке были стаканы, и Кросс налил всем воды. Афина протянула свой стакан Бетани, но та отстранила ее руку, наблюдая за Кроссом.

Кросс посмотрел девочке прямо в глаза. Лицо ребенка хранило совершеннейшую неподвижность, словно маска, но глаза ее теперь ожили. Она словно застряла в некой тайной пещере, где сгорает на медленном огне, но не может позвать на помощь, потому что обожженная кожа не перенесла бы даже легчайшего прикосновения.