Марио Пьюзо - Последний дон

Даже огорчительные реалии жизни не обескуражили Афину. Дети порой ведут себя, как вандалы, не признают общепринятых норм. Дерутся между собой и со своими няньками, размазывают свои фекалии по стенам, справляют малую нужду где вздумают. Порой они просто пугают своим неистовством, своим отвращением к окружающему миру. И только по ночам в тесной квартирке, снятой в Ницце, Афина чувствовала свою полнейшую беспомощность, штудируя труды института. Там приводились истории болезни детей, и эти истории повергали ее в ужас. Потом Афина заползала в постель и рыдала. В отличие от историй, прожитых ею в кино, истории болезни невероятно редко кончались счастливо.

Когда же Кросс позвонил, что приедет повидаться с ней, Афина ощутила, как ее душу захлестнула радость и надежда. Он все еще жив и поможет ей! Затем ее охватила тревога, и Афина решила проконсультироваться с доктором Жераром.

– Как по-вашему, что будет лучше всего? – спросила она.

– Он может весьма помочь Бетани, – ответил доктор Жерар. – Я бы очень хотел увидеть, как девочка будет общаться с ним на протяжении некоторого периода времени. И это может очень благотворно повлиять на вас. Матери не должны становиться мученицами из-за детей.

Афина думала о его словах всю дорогу до аэропорта в Ницце, куда поехала встретить Кросса.

В аэропорту Кроссу пришлось перейти из самолета в низко подвешенный терминал. Воздух оказался ароматным и свежим, совсем непохожим на обжигающую сернистую жару Вегаса. Вокруг бетонной площадки перед выходом из терминала росло множество роскошных алых и лиловых цветов.

На площадке его дожидалась Афина, и Кросс подивился ее гениальному умению преображаться. Полностью скрыть свою красоту Афина не могла, но зато сумела замаскировать ее. За темными стеклами очков в позолоченной оправе ее изумрудно-зеленые глаза посерели. Одежда сделала Афину толще и тяжеловеснее. Светло-русые волосы она спрятала под синюю широкополую шляпу из джинсовой ткани с висячими полями. Кросс ощутил восторженный трепет собственника, ибо только одному ему было ведомо, насколько прекрасна эта женщина на самом деле.

Увидев приближающегося Кросса, Афина сняла очки и сунула их в карман блузки. Кросс улыбнулся ее непреодолимому тщеславию.

Менее часа спустя они были в номере отеля “Негреско”, в котором когда-то Наполеон уложил в постель Жозефину. Во всяком случае, так утверждала реклама на дверях отеля. Пришедший официант постучал, внес поднос с бутылкой вина и изящной тарелкой крохотных канапе и оставил его на столике балкона с видом на Средиземное море.

Поначалу оба ощутили неловкость. Афина доверчивым, но все же каким-то повелительным жестом взяла Кросса за руку, и прикосновение ее теплой кожи наполнило его жаждой близости. Но Кросс видел, что она еще не совсем готова.

Номер был прекрасно обставлен – куда изящнее, чем любая из вилл “Занаду”. Кровать покрывал темно-красный шелковый балдахин, в тон шторам, украшенным золотыми лилиями. Столы и стулья отличались элегантностью, просто неведомой в мире Вегаса.

Афина вывела Кросса на балкон, и он мимоходом вслепую поцеловал ее в щеку. А потом Афина просто не могла удержаться, схватила влажную хлопчатобумажную салфетку, обернутую вокруг бутылки с вином, и стерла с лица всю маскировочную косметику. Оставшиеся на лице капельки воды сверкали, розовая кожа будто светилась изнутри. Положив ладонь Кроссу на плечо, Афина ласково поцеловала его в губы. С балкона отрывался вид на каменные дома Ниццы, окрашенные в зеленовато-голубоватые блеклые тона древнего полотна. Внизу жители Ниццы шагали по Променад-дез-Англе, на каменистом пляже молодежь чуть ли не нагишом плескалась в сине-зеленой воде, а дети тем временем копались в пересыпанном галькой песке. А подальше патрулировали горизонт сверкающие белизной яхты, похожие на чаек.

Когда Афина с Кроссом сделали по первому глотку вина, до их слуха донесся негромкий рокот. Из устья в каменном парапете, напоминающего пушечное жерло, а на самом деле представляющего собой огромную сточную трубу, в девственно синюю морскую воду хлынул бурый поток.

Отвернувшись, Афина спросила у Кросса:

– И долго ты тут пробудешь?

– Пять лет, если ты мне позволишь.

– Это глупо, – нахмурилась Афина. – Что ты тут будешь делать?

– Я богат. Может, куплю небольшую гостиницу.

– А что случилось с “Занаду”?

– Мне пришлось продать свою долю. – Кросс немного помолчал. – О деньгах нам беспокоиться незачем.

– У меня есть деньги, – возразила Афина. – Но ты должен понять, я собираюсь прожить здесь пять лет, а затем отвезти ее домой. Мне наплевать, что об этом скажут, я больше никогда не верну ее в лечебницу, я буду заботиться о ней до конца жизни. А если с ней что-нибудь случится, то посвящу свою жизнь детям вроде нее. Так что, как видишь, мы никогда не сможем жить с тобой вместе.

Кросс прекрасно ее понял и не торопился с ответом.

Когда же он заговорил, голос его звучал уверенно и решительно:

– Афина, единственное, в чем я уверен, – это то, что я люблю тебя и Бетани. Ты должна поверить в это. Я понимаю, это будет нелегко. Но мы должны приложить все силы. Ты хочешь помочь Бетани, а не стать великомученицей. Для этого нам надо совершить последний рывок. Я сделаю все на свете, чтобы помочь тебе. Послушай, мы словно игроки в моем казино. Все шансы против нас, но всегда остается возможность перехитрить судьбу.

Кросс видел, что Афина поддается, и продолжал бить в ту же точку.

– Давай поженимся. Давай заведем других детей и заживем нормальной человеческой жизнью. И давай попытаемся с детьми выправить то, что в нашем мире не так. В каждой семье случаются несчастья. Я знаю, что мы можем преодолеть их. Поверишь ли ты мне?

Наконец-то Афина посмотрела ему прямо в глаза.

– Только если ты поверишь, что я по-настоящему люблю тебя.

В спальне, во время близости, они приняли друг друга на веру; Афина поверила, что Кросс в самом деле поможет ей спасти Бетани, а Кросс – что Афина действительно любит его. Наконец-то обернувшись к нему, она прошептала:

– Я люблю тебя. Правда, люблю.

Кросс склонил голову, чтобы поцеловать ее. Она снова проговорила:

– Я воистину люблю тебя. – И Кросс подумал: “Какой же человек на свете способен ей не поверить?”

Оставшись в одиночестве своей спальни, дон натянул прохладные простыни до подбородка. Смерть уже на подходе, а он чересчур искушен, чтобы не уловить ее близости. Но все прошло именно так, как он запланировал. Ах, как легко перехитрить молодежь!

В последние пять лет он видел, какую великую опасность представляет Данте для его генерального плана. Данте противился бы окончательному переходу Семьи Клерикуцио в законопослушное общество. И все же что мог он, дон, поделать сам? Приказать убить сына своей дочери, своего собственного внука? Но подчинились ли бы Джорджио, Винсент и Пити подобному приказу? А если бы подчинились, не считали ли бы отца чудовищем? Не стал бы их страх перед ним сильнее любви к нему? А Роз-Мари, что сталось бы тогда с ее рассудком, ибо она наверняка угадала бы правду?