Гиллиан Флинн - Темные тайны

Они свернули на дорогу, похожую на туннель из-за росших по обе стороны деревьев, и Бен вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления о том, где они находятся. Оставалось надеяться — все, что вот-вот произойдет, долго не продлится. Гамбургер бы сейчас. Мать иногда готовит какие-то немыслимые гамбургеры и называет их остатками былой роскоши. Кладет туда дешевый жирный фарш с луком и макаронами и все, что может вскоре испортиться. Он готов поклясться, что однажды обнаружил в нем кусок банана, облитого кетчупом. Мать считает, что кетчуп способен сделать съедобным что угодно, но это не так — эта стряпня вызывала отвращение, но сейчас он бы и такое проглотил. С голодухи съел бы быка. Он перевел взгляд с засаленного сиденья на мелькание в окне и (надо же, словно кто-то услышал его молитву о еде!) увидел в заснеженном поле не то десять, не то двадцать герефордских мясных коров. Как они там оказались, оставалось загадкой, потому что поблизости не было даже намека на дом. Коровы не могли сообразить, что надо возвращаться в стойло, — так и стояли тупыми жирными кучами, выпуская пар из ноздрей. В здешних местах это самые уродливые твари — огромные, словно покрытые ржавчиной, с белыми морщинистыми мордами и розовыми веками; похожие на допотопных чудищ, враждебных и злых (совсем другое дело — симпатичные джерсийские молочные коровки: мордашки у них напоминают оленьи). Ноги уродов покрывала густая шерсть, а головы увенчивали изогнутые острые рога. Машина остановилась, и Бен ощутил беспокойство: случится что-то очень плохое.

— Все, приехали, — сказал Трей и заглушил мотор. В кабину тут же начал вползать холод. — На выход!

Он потянулся через Диондру к бардачку, задел ее живот, и они снова обменялись странными улыбками. Схватив кассету, он сунул ее в магнитофон, врубил громкость — из динамиков бешеными зигзагами понеслась музыка, ударяя в мозг.

— Давай, Бен, вылезай, — произнес Трей, спрыгивая на хрустящий снег, и наклонил сиденье вперед, чтобы дать ему выйти. Бен промахнулся с одной ступенькой и свалился бы на землю, если бы Трей его не поддержал. — Пришло время кое-что в этой жизни понять, почувствовать силу и власть. Ты скоро станешь отцом, чувак! — Трей тряхнул его за плечи. — Отцом!

Голос звучал вполне дружелюбно, но он не улыбался и смотрел перед собой, сжимая губы. Веки у него покраснели и стали почти кровавого цвета. Он что-то про себя решал, что-то просчитывал — это сквозило во взгляде. Он отпустил Бена, закатал рукава куртки и пошел к кузову машины. Из-под капюшона Бен вопросительно посмотрел на Диондру — что происходит? — но она уже залезла по пояс в кабину и вытаскивала из-под своего сиденья прозрачную пластиковую коробочку для бутербродов, тяжело охая и одной рукой придерживая живот, а когда разогнулась, рука переместилась на поясницу, другой она пошарила в коробке. Там было полно пакетиков, сложенных из оберток от жвачек. Она извлекла три штуки.

— Дай-ка сюда, — сказал Трей, сунул в карман пару, а третий развернул и протянул Диондре. — Вам с Беном на двоих.

— Я не хочу ни с кем делиться, — заканючила она. — Знаешь, как мне паршиво. Мне нужен целый.

Трей вздохнул с раздражением и швырнул ей целый пакетик, бормоча про себя: «О господи».

— Что это за фигня? — наконец спросил Бен и снова ощутил теплую струйку крови, стекавшей из раны. Головная боль усилилась и теперь резко отзывалась под левым глазом, от него через шею и плечо инфекцией растекалась по всему телу. Он потер затылок, под кожей вздувались бугры, будто кто-то всунул туда резиновый шланг, завязанный в нескольких местах узлами.

— Зелье Сатаны. Когда-нибудь пробовал?

Трей высыпал себе в ладонь порошкообразное содержимое пакетика, наклонился, как конь над протянутым к морде кусочком сахара, резко и громко потянул носом, запрокинул голову и по инерции отступил на пару шагов, после чего посмотрел на Бена и Диондру, словно не понимая, с какой стати они здесь оказались. Нос и рот окружала темно-оранжевая рамка.

— Какого хрена пялишься, Бен Дэй!

Зрачки у Трея быстро-быстро засновали из стороны в сторону, будто он следил взглядом за полетом невидимой колибри прямо перед носом. Диондра так же жадно, по-животному, громко втянула в себя порошок и тут же, хохоча, упала на колени. Пара секунд счастливого смеха сменились клокочущим, влажным похохатыванием человека, который не может поверить, что ему крупно повезло. Она кричала и издавала не то кудахтающие, не то лающие звуки, оседая на снег, потом уже на четвереньках продолжала смеяться, пока из нее не вывалились спагетти и плавленый сыр от начосов. Бену показалось, что от рвотной массы пахнет почти съедобно. Спагеттина повисела еще пару секунд, пока Диондра, почувствовав что-то лишнее, не вытащила ее изо рта, — Бен даже представил, как светлый длинный червяк поднимается наверх из пищевода. Она отшвырнула от себя макаронину, продолжая плакать и подвывать, стоя на четвереньках, потом еще раз на нее посмотрела и зарыдала с новой силой — по-детски, громко и безутешно, наморщив лицо, — так плачут его сестры, когда ударятся или поранятся. Будто наступил конец света.

— Диондра, что с тобой, моя де… — начал он.

Она дернулась, ее снова вырвало — прямо к ногам Бена. Он шагнул в сторону и смотрел, как она всхлипывает, по-прежнему стоя на четвереньках.

— Папа меня убье-о-о-т! — выла она, у корней волос выступил пот. Она скривилась, гневно оглядывая свой живот. — Убьет!

Трей не отрываясь глядел на Бена, полностью выключив Диондру из поля зрения, и сделал знак рукой, давая понять, что и ему пора принять зелье. Бен понюхал — от пакетика пахло старыми школьными ластиками и содой, которую добавляют в выпечку.

— Что это — типа кокаина?

— Подзарядка для мозгов. Вдыхай!

— Блин, мне и без этой дряни хреново. Куда еще! Я жрать хочу!

— Чтобы кое-что сделать, без него не обойтись. Давай!

Диондра теперь хихикала, но даже под бежевой пудрой было видно, как она побледнела. С розовой струйкой к ногам Бена плыла крошка от начоса. Он отошел в сторонку, повернулся спиной к Трею и Диондре и лицом к наблюдавшим за ним коровам и тоже высыпал в ладонь содержимое пакетика. Ветер начал сдувать порошок, и когда осталась только четвертая часть, он так же громко втянул его в себя, все равно какую-то долю оставив на ладони.

И правильно сделал, потому что порошок ударил в нос резче и больнее хлорки, отчего сосуды в голове обожгло и они заскрипели, как ветки на деревьях. Казалось, вся кровь в организме превратилась в горячее жидкое олово, начали ныть даже косточки запястий. Кишки задвигались, как просыпающаяся по весне змея, и на секунду ему показалось, что он наложит в штаны. Он сделал большой глоток пива и кулем повалился на землю, из раны на голове, пульсируя, снова полилась кровь, заливая лицо. И вдруг он почувствовал, что способен бежать со скоростью восемьдесят миль в час и что это непременно нужно сделать, потому что если он так и останется здесь лежать, грудь разорвется и оттуда выскочит демон, стряхнет с крыльев его кровь, на долю секунды задумается о том, что придется торчать в этом мире, — и взмоет в небо, чтобы потом вернуться в ад. Срочно нужно ружье, чтобы разом покончить и с собой, и с этим кошмаром, но только он об этом подумал, как внутри лопнул и, остужая вены, растекся огромный пузырь облегчения. Оказывается, он не дышал. Он глубоко вздохнул и почувствовал себя невероятно хорошо. Как же классно, что можно дышать, — это самое главное. Он чувствовал, что растет вверх, раздается вширь, становится могущественным — с ним бесполезно спорить, потому что он всегда и во всем прав. Он непререкаем. Потому как, что бы он ни сделал, все правильно. Именно так и никак иначе. Можно запросто выстроить в ряд всю эту прорву вариантов и решений, которые он должен принять, и сбивать их из ружья, как в тире. И выиграть главный приз. Самый-самый главный. Слава Бену! Ура победителю! Мир рукоплещет и носит его на руках.