Гиллиан Флинн - Темные тайны

Свет фонариков приближался, уперся в ствол дуба, я слышала, как они ползают у меня над головой, мелькнула кофточка, кусочек покрытой веснушками голени. Голос: «Она должна быть где-то здесь, не могла она убежать слишком далеко», возня наверху, и я стараюсь не дышать, зная, что выдохну и получу пулю в лицо. Кристал сказала: «А вдруг она вернулась в дом?» — а Диондра ей в ответ тоном знатока: «Ищи-ищи, она быстро бегает», и они побежали дальше в лес. Я выдохнула в землю, глотнула затхлого сырого воздуха, уткнувшись лицом в грязь. Не один час лес оглашался их криками, полными ярости, отчаяния: ужасно, как это все ужасно, а потом крики как-то постепенно сошли на нет, я посидела в укрытии еще пару часов и, когда начинало светать, выползла наружу и побрела в сторону Канзас-Сити.

3 января 1985 года

02:12

Диондра продолжала сидеть верхом на Мишель. И прислушивалась. Бен скрючился на полу и качался из стороны в сторону, словно баюкая себя, а из коридора раздавались крики, проклятия, удары топора, рассекающего плоть, выстрел и тишина, потом снова голос мамы — она жива, может быть, даже не ранена, но, едва это подумав, он тут же понял, что она ранена, ранена смертельно, потому что она издавала нечленораздельные булькающие звуки «а-а-а, гы-ы-ы» и билась о стены, а по коридору громыхали ботинки на толстой подошве в сторону маминой комнаты, а потом жуткие звуки за что-то цепляющихся маленьких ручек — это Дебби, она царапает деревянный пол… снова топор и громкий выдох и снова выстрел из ружья, и Диондра, подрагивающая верхом на Мишель.

Диондра застыла, ее нервы давали о себе знать лишь подрагиванием кудряшек на голове. Шаги остановились за дверью — эту дверь Бен прикрыл, когда начались крики, а теперь прятался за ней в то время, когда по ту сторону умирала его семья. Они услышали протяжный вой, проклятие и буханье ног, убегающих прочь из дома.

— Что с ней? Она жива? — прошептал Бен, указывая на Мишель.

Диондра нахмурилась, словно он ее оскорбил.

— Нет, мертва.

— Ты уверена? — Он не мог подняться.

— Абсолютно, — сказала Диондра и убрала руки.

Голова Мишель безжизненно скатилась на сторону, открытые глаза остановились на Бене. Рядом валялись разбитые очки.

Диондра подошла к Бену — прямо перед собой он увидел ее колени — и протянула к нему руку:

— Давай поднимайся.

Они вышли из комнаты, глаза у Диондры округлились, как будто она смотрела на первый снег. Повсюду кровь — Дебби и мама в луже крови, топор и ружье брошены тут же, на полу в коридоре, чуть дальше валяется нож. Диондра подошла к телам, чтобы рассмотреть их поближе, в кровавой луже отразился ее темный силуэт, кровь ручейком подползала к ногам Бена.

— А ни хрена себе, — прошептала она. — Может, мы сегодня и впрямь пообщались с самим дьяволом.

Бен бросился на кухню, к горлу подступила рвота, а в голове звучал мамин голос — когда с ним такое случалось в детстве, мама, держа его голову над раковиной, говорила: «Давай вырвем, давай. Пусть выйдет вся гадость». Но гадость не вышла, и он, шатаясь, побрел к телефону. Его перехватила Диондра:

— Ты на меня заявишь? Из-за Мишель?

— Нужно позвонить в полицию, — сказал он, не спуская глаз с непомытой маминой чашки со следами кофе на дне.

— Где младшая? — спросила Диондра. — Где самая маленькая?

— Господи, Либби!

Он рванул по коридору, стараясь не смотреть на распростертые тела, убеждая себя, что это просто какие-то препятствия и через них нужно перепрыгнуть, и заглянул в мамину комнату. Оттуда несло холодом, ветер задувал через распахнутое окно и покачивал занавески. Он вернулся в кухню:

— Ее нет. Она убежала.

— Беги же за ней и приведи обратно.

Бен повернулся к двери, готовый выбежать на улицу, но остановился:

— Зачем обратно?

Диондра подошла к нему близко-близко, взяла обе руки в свои и положила себе на живот.

— Бен, видишь, произошло то, что должно было произойти. Думаешь, это простое совпадение, что мы сегодня совершили жертвоприношение? Что нам понадобились деньги? И что — бабах! — какой-то человек убил твоих? Ты теперь получишь наследство — страховку матери. Перед тобой такие возможности! Хочешь — можешь поехать жить в Калифорнию на побережье, хочешь — во Флориду. Мы можем это сделать.

Вообще-то Бен никогда раньше не говорил, что хотел бы жить в Калифорнии или во Флориде, — об этом говорила Диондра.

— У нас теперь семья, настоящая семья. А Либби может нам помешать. Вдруг она что-то видела?

— А если не видела?

Но Диондра энергично затрясла головой:

— Слишком опасно надеяться на «если». Ее нужно кончать, милый. Пора становиться храбрым.

— Но если нам сегодня отсюда уезжать, я не могу сидеть и дожидаться страховки.

— Что ж, сегодня мы, конечно, уехать не сможем. Сейчас нам нужно остаться. Твой отъезд будет выглядеть чересчур подозрительным. Зато представь, как все удачно получилось, — люди совершенно забудут об этой фигне с Крисси Кейтс, потому что ты теперь жертва. Все начнут тебя жалеть. Я попробую это скрывать, — и она ткнула себя пальцем в живот, — еще с месячишко. Буду все время надевать пальто или что-нибудь объемное. А потом мы получим денежки и смоемся. Будем свободными. И тебе больше никогда не придется жрать дерьмо.

— А Мишель?

— Я забрала ее дневник, — сказала Диондра, показывая новую тетрадку Мишель с Микки Маусом на обложке. — Все схвачено.

— Что мы скажем про Мишель?

— Говори, что ее, как и других, убил какой-то сумасшедший. И Либби тоже.

— А что мы…

— Вот что, Бен. Пока мы с тобой отсюда не уедем, ты нигде никогда ни под каким видом не должен признаваться, что меня знаешь. Ты меня понял? Ты ведь не захочешь, чтобы твой ребенок родился в тюрьме? Потому что, если он родится в тюрьме, его отдадут в приют и ты больше никогда его не увидишь. Ты ведь не захочешь такой судьбы ни для собственного ребенка, ни для матери своего ребенка! У тебя еще есть шанс показать, что ты взрослый, что ты настоящий мужчина. А теперь беги и приведи мне Либби.

Он взял большой фонарик, вышел на улицу и начал громко звать Либби. Она девочка шустрая и очень быстро бегает, она уже могла по дороге от дома добежать до шоссе. А может, прячется в своем обычном месте у пруда. Под ногами скрипел снег, он шел и думал: может, это наваждение, кошмар? Сейчас он вернется домой, щелкнет замок, там все спят — обычная ночь, все нормально. Все будет как раньше.

Потом перед глазами возникла Диондра верхом на Мишель, как огромная хищная птица на своей жертве, припомнилось, как они трясутся в темноте и он знает, что ничего уже не вернешь, что ничего никогда не будет как прежде. А еще он точно знал, что не приведет Либби назад в дом. Он пошарил фонариком по верхушкам камышей и, заметив мелькнувшую рыжую прядь среди грязно-желтого однообразия, крикнул: «Либби, не выходи, детка! Оставайся там!» — а потом развернулся и бросился назад к дому.