Алексей Пронин - Территория войны

– Это ты, Николаша? Приветик, это Клава, помнишь меня?

– Привет, Клава, что новенького?

– Гудит что-то.

– Это мотор гудит, все нормально. Я тебя слушаю.

– Это, как его... мы тут сидим втроем... ну, как тогда в больнице, навещаем его. Это... ну, ты сам сказал, позвонить, если что...

– Да, да, говори, Клава! – Я не снижал скорости.

– Я про письма – помнишь, звонила? С пустышками внутри.

– Ну, ну, помню, интересно.

– Ага! Так это... кладовщице нашей, у нее тоже две акции, так ей конверт с нормальным письмом пришел. На собрание акционеров, внеочередное и очень срочное, приглашают. Представляешь, Николаша, из всех нас – ее одну. Это как понимать?

– Когда собрание?

– Сегодня, в шесть часов. Ты скажи, может, и нам всем пойти, кому пустышки в письмах пришли? Устроить им веселую жизнь?

– Где собрание?

– В воинской части какой-то, там и номер указан.

– Отчего же не пойти. Только вас не впустят.

– Как не впустят?

– Там солдат с автоматом стоять будет – вот как. Не зря они воинскую часть выбрали. Адрес знаешь?

В наушниках послышалась возня, нетрезвые вопросы, шуршание. Вспомнили только улицу, но этого было достаточно.

– Жалко только, Серега еще рот плохо открывает, а то бы устроили им... Ты точно знаешь, что не впустят?

– Точно. Спасибо, Клава, если будет время, заскочу туда, погляжу. Привет болезному.

– Эй, эй, стой... еще не все! Серега еще что-то хочет сам... Ты слышишь?

Опять в наушниках возня, пьяный говор...

– Здорово, боксер!

– Привет, Серега! Ну, рот теперь открывается?

– Пока хреново. Слухай, боксер, что я тебе хотел сказать-то... Тут ко мне одна дамочка в больницу подвалила, с бумагами всякими. Подпиши, говорит. Бутылку выставила, денег дала. В пятницу это было, после поминок. Я голову с похмелюги поправил этой бутылкой.

– Что подписывал? Не тяни – я на мотоцикле.

– А! Ну, да... так она мне сначала лепила, мол, ты пострадавший, тебя незаконно уволили с завода, и все такое... Все путем, в общем, я не возражал, раз потерпевший. Потом про акции эти говорила, что подписи на протоколах туфта, собрание липовое, и обязаны были мне, как акционеру, все бумаги представить, а они избили, и свидетели есть... Все так складно лепила, и я со всем согласился.

– Куда бумаги?

– В суд. Я их все подписал. И денег мне еще дала, мы на них до сих пор вчетвером лечимся. Только я того, боксер, что-то сумлеваться потом стал... Еще она все лепила о профкоме на нашем заводе, мол, защищают они всех, а я на заводе ее и не видал никогда, а о профкоме все забыли давно.

– Одна приезжала?

– Не, с ней еще один был, здоровый такой, с татуировкой во всю клешню, его рожа мне точно не понравилась. Скажи, боксер, может, это подстава какая?

– Пообещала чего?

– Ага, денег даст и на работе восстановит...

– Худая такая? Востроносая?

– Ага, страшнее тюрьмы. Знаешь?

– Видал. Нехорошая. Они тебя и били, одна шайка.

– Чего мне делать-то теперь, скажи? Вишь, я как почувствовал, стал сумлеваться...

– Да ничего не делать, Серега. Подписал – и подписал. Суд теперь будет. Да уж и был, наверное. Но больше ты их не увидишь. И денег тоже.

– А работа?

– И работу не увидишь. Допивай, что осталось и выздоравливай. И не сомневайся больше.

– Обрадовал ты меня... Ладно, а может, заедешь? Посидим, как тогда, все путем...

– Не получится, Серега.

– Ты уже с утра верхом? Ну, даешь, боксер! Не споткнись где – вишь, они все какие крутые.

– Постараюсь. Ну, все, отбой, выздоравливай.

Я щелкнул кнопкой телефона за пазухой и отвернул правой ручкой побольше газа в цилиндры.

Вскоре мне открылись в сиянии солнечного летнего дня водные московские просторы. Я взмыл на мост через канал, и справа от меня, как океанская бухта, заблестело Пироговское водохранилище. Десятки белых парусов скользили по сверкающей глади: туда – сюда, от берега к берегу, уплыть отсюда, кроме как через нудные шлюзы по каналу в Волгу, они никуда не могли. Я сбавил ход и поискал глазами белые посудины покрупнее: их не было. Но все-таки они где-то тут стояли, неделями дожидаясь дальнего плавания, неподалеку от шикарных яхт-клубов. Я свернул с главной трассы и зарокотал по направлению к станции «Водники».

Все оказалось так, как я и предполагал: железнодорожный мост через канал, и с платформы станции открывался вид на лагуну миллионеров, на десятки морских красавиц, подпиравших друг друга бортами в тесной бухточке. Я вспомнил это место, бывал когда-то с приятелем в гребном клубе. Все было тогда просто, бедно и дружно. Теперь же на месте простецких мостков красовались стильные причалы элитных яхт-клубов. Яхты стояли, перекрываясь бортами, названий не видно. Но рассматривать их очень интересно, как неких существ из другого мира, попавших сюда по недоразумению. Белоснежные, отделанные сверху и внутри дорогим деревом, с надраенной до блеска медью, с летящими на ветру флажками и вымпелами. На палубах мелькали фигурки команд, никогда не оставляющих без надзора этих красавиц.

Я направился к ближайшему яхт-клубу, распахнул стилизованную под корабельную дверь, очутился в прохладном кондиционированном полумраке, и пока глаза привыкали к нему, я сосредоточился на запахах: кожи, тонких неуловимых духов, морского простора... в общем, запахах больших, но тихих и непоказных денег.

Передо мной незаметно появился кто-то, одетый в элегантный матросский костюм и с вежливым поклоном разглядывающий меня. Он не спрашивал никаких пропусков, поскольку знал в лицо всех, имевших сюда доступ. По тому, как его глаза ощупывали мой запыленный мотоциклетный костюм, он уже определил меня в разряд чужих, не гостей, и даже не гостей их гостей, а незначительных и бедных, по его зоркой лакейской мерке. Я открыл рот, придумывая, что бы спросить, и видел, как его вежливая улыбка превращалась в презрительно-хамоватую ухмылку.

– Я ищу... одного яхтсмена... – Тот молчал, теперь выпрямившись во весь рост и не скрывая своего отношения ко мне.

– Какого тебе яхтсмена?

Я назвал фамилию и проглотил его наглость. Сейчас он стоял, заслоняя мне путь, но через секунду мог и лежать на полу, но только это мне не помогло бы и, главное, испортило бы чудесное воскресное утро.

– Справок не даем. – Он молча поднял руку, показывая на выход.

Я подумал о деньгах и даже опустил руку в карман. Там сейчас лежала тугая пачка: по дороге, ожидая расходов, я снял с банкомата все, что лежало у меня на одной карте. Но то были не деньги для этого холуя, рисковать местом с его чаевыми он бы не стал ради такой мелочи.

– Попрошу!.. – Он сделал шаг ближе, еще раз махнув рукой на выход.

Мы стояли лицом к лицу, так близко, как разрешалось стоять без последствий только в вагоне метро. «Сосчитай до десяти и только потом отвечай», вспомнилась невыполнимая мудрость, потом «подставь еще и левую щеку...», вспомнилась другая великая, «...и возлюби врага своего»... Я как мог спасал себе воскресенье, с недавних пор любой физический или словесный конфликт бесповоротно портил мне весь день, и почти сумел, хотя и выглядело все очень глупо: я неожиданно крикнул ему в лицо – «А-а!». Тот отпрянул, я повернулся, толкнул сапогом дверь и вышел на свет и летний жар.