Елена Михалкова - Котов обижать не рекомендуется

– Убирайся! – выдохнула она. – Убирайся прочь! Не желаю тебя видеть! Ты добился чего хотел? Он мертв, он больше не придет за мной. Так иди же, упивайся своей победой!

Несколько секунд Стрельников не сводил с нее взгляда. На миг они стали невероятно похожи друг на друга: резкие, будто вытесанные ножом черты, красная линия плотно сжатых губ, яростный блеск глаз. Красота обоих исчезла, вытесненная у одной – страданием и гневом, у другого – гневом и обидой. Они испепеляли друг друга взглядом, и на миг Свете показалось, что там, где взгляды эти скрещиваются, вот-вот вспыхнет искра, и пламя охватит все вокруг.

Но пожара не случилось. Виктор отвернулся и быстро вышел из зала.

Когда стихло эхо его шагов, Анна опустила голову и закрыла глаза ладонью. Дрозд бесшумно шагнул назад, к стене, где сгущался полумрак, и подтащил за собой Свету.

Они замерли, не говоря ни слова – не то зрители, не то соглядатаи.

Стрельникова стояла на ярко освещенной сцене одна. Словно спектакль уже сыгран, но не было ни цветов, ни аплодисментов. Все разошлись, оставив ее наедине с опустевшим залом. «Вечная» сигарета по-прежнему тлела в ее пальцах – такая же фальшивка, как и все остальное.

– Анна, – позвали сзади.

Справа из-за театрального занавеса выбрался Петр Иванович, переодевшийся в свой обычный костюм. В руках он нес маленькую шляпку, солнечные очки и что-то еще, похожее на кусок паутины. Все это он выгрузил на кровати посреди сцены. Пиджак топорщился на его плечах, штаны казались мешковатыми, и Свете вновь вспомнился клоун из цирка ее детства – круглый, перекатывающийся по манежу, как горошинка, всегда в сопровождении маленькой белой собачки со смешным именем Булька.

Серафимовичу для полного сходства не хватало только собачки.

Он остановился позади Стрельниковой, трогательный в своей нелепости, и протянул к ней руку, будто собираясь погладить по плечу.

Анна отняла ладонь от глаз и вскинула голову.

– Петя! Хоть ты, ты понимаешь, почему я… – с горечью начала она и не закончила фразу.

Серафимович опустил руку и кивнул.

– Ты не считаешь, что я старая истеричка?

Он покачал головой.

– Анна, ты устала. Езжай домой. Я вызвал такси, машина ждет у входа.

– В таком виде? – Стрельникова оглядела себя.

– Тебе идет.

– Неправда.

– Правда. Ты всегда прекрасна.

– Я? – она провела по лбу рукой. – Не говори глупостей. Посмотри на меня. А потом отвернись, чтобы не видеть этого кошмара.

Он улыбнулся. Это была улыбка, полная безграничной нежной жалости. Так улыбаются заболевшему ребенку. Или старому верному псу, с трудом поднимающему голову на звук шагов хозяина.

Как ни была сокрушена Стрельникова, этой улыбки она выдержать не могла. Актриса почувствовала себя оскорбленной, и от негодования к ней вернулись силы.

– Не смей жалеть меня, Петр!

Серафимович перестал улыбаться.

Анна Васильевна скрестила руки на груди. Света поразилась тому, как быстро меняются чувства у этой женщины. Стрельникова напомнила ей старого Якобсона, но тот притворялся, а у нее эмоции были неподдельными. Она искренне страдала еще несколько минут назад, а теперь так же искренне ожесточилась на бедного преданного Серафимовича.

– Ты полагаешь, я нуждаюсь в твоем сочувствии?!

– Нет, не нуждаешься…

– Вот и не забывай об этом! У какого входа такси?

– У главного, – отозвался Петр Иванович.

– Прекрасно. Всего хорошего!

Она отшвырнула сигарету и направилась за кулисы.

– Анна! – окликнул Серафимович.

Стрельникова обернулась. Петр Иванович протягивал ей шляпку.

– Ты забыла.

Он не сделал попытки догнать ее, и Анне Васильевне пришлось вернуться за ней самой.

– Благодарю, – холодно сказала она, отворачиваясь, чтобы уйти.

– Анна! Подожди. Вот, возьми…

Серафимович взял с кровати солнечные очки и подал ей. Стрельникова надела очки, поправила шляпку и пошла прочь.

Когда она почти скрылась за складками занавеса, Петр Иванович окликнул ее в третий раз.

– Анна!

Она возвратилась медленными шагами. Полнозвучный голос разнесся по всему залу:

– Петя, что на этот раз?

– Самое важное, – со странной интонацией ответил он. – Ты их тоже забыла.

И подал ей паутину.

Теперь Света разглядела, что это ажурные летние перчатки.

– Действительно, забыла… – с легкой растерянностью сказала Анна Васильевна. – Нет, постой! Перчатки? Это просто удивительно. Как же это я…

– Удивительно, – эхом откликнулся Серафимович.

Она взялась тонкими пальцами за кружево перчаток. Но Петр Иванович не выпустил их из рук.

– Не забывай их больше, – с той же странной, трудноопределимой интонацией попросил он.

– Хорошо. Не забуду.

Стрельникова потянула перчатки к себе. Петр Иванович по-прежнему держал их крепко.

– Ты очень забывчивая, Анна. Это может плохо кончиться.

– Плохо кончиться? – непонимающе переспросила она.

– Могло бы.

– Петя, что с тобой?

Он выпустил перчатки.

– Ничего. Ступай, Аня, ступай.

Стрельникова, кажется, немного растерялась. Петр Иванович глядел на нее строго и серьезно.

– Ступай, – повторил он.

Женщина отошла и неуверенно обернулась.

– Петя…

– Иди. Машина ждет.

– А ты?

Он молча смотрел на нее, не отвечая. Перчатки Анна Васильевна держала в руке, и на секунду взгляд его задержался на тонком кружеве.

Серафимович дернул головой, и Свете показалось, что на лице его промелькнуло болезненное выражение. Но оно тут же исчезло, сменившись спокойной улыбкой.

Когда Стрельникова вышла, он присел на краешек кровати и ссутулился. О чем-то напряженно думал, потирал лоб и, наконец, поднялся.

И сразу заметил Свету и Дрозда.

Поняв, что они обнаружены, Света вышла вперед. Дрозд молча последовал за ней.

– Вы не ушли, – проговорил Петр Иванович.

Света поняла, что он хочет сказать. «Так вы не ушли! Вы все это время были здесь и наблюдали за нами!»

– Здесь было слишком интересно, чтобы уходить, – громко сказала Света, удивляясь самой себе.

Ответ получился резким и, пожалуй, жестким. Серафимович вздрогнул и пристально вгляделся в нее.

– Интересно? Да, наверное, – задумчиво протянул он. – С другой стороны, кого сейчас удивишь скандалами…

– Скандалами – никого, – согласилась Света.

«Но между вами и Стрельниковой не было скандала.

Весь вопрос в том, что между вами сейчас произошло».

Ей вдруг вспомнились слова Марка Самуиловича: «Многие в театре были влюблены в нее без памяти и, полагаю, влюблены по сей день. Она умеет вызывать стойкие чувства».

Свете стало ясно то, что могло быть очевидным с их первой встречи, будь она чуть внимательнее: Серафимович давно и безнадежно любил Анну Васильевну.