Елена Михалкова - Котов обижать не рекомендуется

Он щелкнул пальцами, и Бронислав с Никодимом, налетая друг на друга и толкаясь, радостно засеменили следом.

Дрозд придерживался мнения, что мебель в квартире нужна исключительно для котов. Поэтому в комнате у него не было ничего, кроме широченной тахты и сооружения, известного как «кошкин домик». И еще – стереоаппаратуры, стоящей вдоль стены. Если бы Дрозду пришлось от чего-то отказаться, он без раздумий выкинул бы тахту, но оставил любимые колонки и проигрыватель.

Только кухню Дроз обставил по-человечески. Правда, на стульях лежал слой кошачьей шерсти. Но хозяин утверждал, что это для тепла и удобства гостей.

С того времени, как Света обзавелась Тихоном (хотя вернее было бы сказать, что это он обзавелся Светой), она стала значительно проще смотреть на вопросы чистоты. Поэтому лишь смахнула шерсть со стула и села, подобрав ноги.

Дрозд поставил перед ней ее любимую чашку, на которой был нарисован Ежик в тумане. Света любила и книгу, и мультфильм, и самого Ежика. Они с ним были похожи.

Но сейчас при виде Ежика она еще больше впала в уныние. В голове всплыли строчки из книги.

«– Извините, – беззвучно спросил кто-то. – Кто вы и как сюда попали?

– Я – Ежик, – тоже беззвучно ответил Ежик. – Я упал в реку.

– Тогда садитесь ко мне на спину. Я отвезу вас на берег».

Это она – ежик. Только никто ее не отвезет на берег, не высадит, не требуя благодарности.

Бедный, несчастный Ежик! Сперва в ужасе бегал в тумане, пугаясь каждого осеннего листа. Потом котомку потерял. А теперь вообще плывет по реке кверху лапками, и впереди его ждет…

«Ниагарский водопад», – подсказало воображение, проснувшись совершенно некстати.

Света шмыгнула носом.

Все плохо, все-все-все. Рыбакова убили! Ее пытались убить и попытаются снова! Сегодняшняя съемка сорвалась, а это значит, что придется опять ехать в театр!

И в довершение всех этих несчастий Стрельникова при первой встрече сказала, что Свету нужно фотографировать на фоне полыни. Полыни!

Почему-то именно воспоминание об этом окончательно добило ее. Конечно! Всех женщин можно фотографировать в цветах. Стрельникову – в окружении царственных роз, Леру Белую – среди пылких огненных маков, томную красавицу Майю Лаврентьеву – в изнеженных орхидеях.

И только она должна сидеть в полыни и сурепке.

Спасибо, что не в кактусах.

Одинокая слеза поползла по Светиной щеке, но на полпути изменила маршрут и свернула на нос. Света украдкой смахнула ее и чуть не зарыдала в голос. Даже слезы – и те не могут течь нормально! У Стрельниковой они катились бы по щекам прозрачными каплями, красиво падали вниз и разбивались о пол хрустальными брызгами. А у нее что? Мокрый нос, как у собаки, которая ловила в луже лягушек. Ы-ы-ы!

Если бы Света задумалась над тем, что с ней происходит, она бы сама себе удивилась. На нее невесть откуда навалилась черная тоска, какую она испытывала лишь в юности, когда отчим еще жил с ними. Настроение упало до нижней критической отметки. Дальше могла быть только депрессия.

Но Свете некогда было разбираться в причинах, она была слишком поглощена переживаниями.

И никто, никто не обращал на нее внимания! Дрозд мыл миски после котов. Сами коты, закончив трапезу, удалились, обмахнув на прощанье Свету пушистыми хвостами-опахалами.

Только Ежик с кружки смотрел на Свету несчастными глазами. Света налила себе воды и обхватила кружку ладонями.

Со стуком расставив чистые кошачьи миски по местам, Лешка выпрямился и оптимистично начал:

– Сейчас с обедом разберемся…

Как вдруг у него запищал телефон.

Дрозду звонили постоянно. Друзья-приятели были у него по всему городу и зачастую обнаруживались в самых неожиданных местах. Но именно от этого звонка Света внезапно насторожилась.

Дрозд прижал трубку ухом к плечу, открыл холодильник и зарылся в груде разнокалиберных упаковок. Судя по тому, что две из них он без раздумий швырнул в мусорное ведро, содержимое остальных тоже не стоило пробовать.

– Привет! – голос его звучал удивленно. – Нет, не ожидал. Рад, конечно. Что? Когда? – Он быстро взглянул на Свету. – Нет, извини, не получится…

Вышел из комнаты, и конец диалога она не услышала.

Света так резко дернула чашку к себе, что выплеснулась вода. Она вдруг поняла, кто позвонил Лешке.

Всего несколькими часами ранее, глядя на Стрельникову, Света пыталась понять, почему у этой женщины не перегорают предохранители, когда ее швыряет от спокойствия к бешенству. Теперь нечто подобное случилось с ней самой. Как будто внутри щелкнул рычажок переключения ощущений и чувств, не зависящий от ее воли. Или произошла необычная химическая реакция: стоило на уныние плеснуть злостью, как уныние скукожилось, словно под воздействием кислоты, вспыхнул мрачный огонь, и вверх, с шипением и треском, вырвались клубы ядовитого дыма.

Стрелка измерителя силы эмоций ушла так далеко, что замигала предупреждающая красная лампочка.

Вернувшись, Дрозд, как ни в чем не бывало, снова сунулся в холодильник.

– Сосиски закончились, сыра нет…

Стукнул дверцей морозилки и объявил:

– Зато есть пицца! Мы спасены.

– Это она звонила, – сказала Света, игнорируя красную лампочку, которая мигала все отчаянней.

Дрозд удивленно обернулся:

– Что?

– Она тебе звонила.

– Кто?

– Актриса. Лаврентьева.

– Ага, она. Как ты догадалась?

Дрозд ухмыльнулся, и Свете внезапно захотелось врезать сковородкой по его ухмыляющейся голубоглазой роже. Но сковородки на плите на наблюдалось: Дрозд обычно разогревал еду в микроволновке. Света задумчиво посмотрела на микроволновку, но здраво оценила свои силы.

– Несложно было догадаться, – ледяным тоном сказала она. – В театре ты очень мило распускал перед ней перья и надувал зоб.

Ухмылка Дрозда стала шире.

– Ты мне льстишь. Кстати, я думал, ты снимала репетицию, а не смотрела, как я распускаю перья.

Он вытащил из морозилки коробку с пиццей и бросил на столешницу.

– А ты меня отвлекал своим токованием, – отрезала Света. – Это было отвратительно.

– Неужели?

– Да, мерзкое зрелище. Потерял человеческий облик и стал похож на шимпанзе, ухающего на деревьях.

– И, наверное, бьющего себя в могучую грудь?

– Больше пялящегося на чужую.

Дрозд на секунду опешил.

– Ого! – протянул он. – Мы перешли к запрещенным приемам. Но ты все-таки определись, на шимпанзе я был похож или на тетерева.

– Ты был похож на барана, – любезно сказала Света. – И продолжаешь быть похожим на него и сейчас. Вот такой баран: бе-ееее!

Она сделала из пальцев рожки и пошевелила ими на лбу.

Судя по выражению лица, Дрозда раздирали противоречивые чувства. Он расхохотался, но смех был изумленным.