Барбара Вайн - Роковая перестановка

Зато насчет того, возил он ее в Отсемондо или нет, у него сомнений не было. Не возил. Они встречались раз шесть, и ночи он проводил в ее доме. Руфус не возражал против того, что остальные знают, где он проводит время и чем занимается. Его amour propre, [80] Самолюбие, гордость, чувство собственного достоинства ( фр. ). его мужское начало страдало из-за недостатка общения с женщинами, у других же ребят (менее привлекательных, считал он, и пользующихся меньшим успехом, чем он) были подружки. Эдама, казалось, обрадовала его связь, он то и дело порывался поздравить его. Руфус догадался, что он чувствовал себя виноватым из-за Зоси, как будто украл ее, хотя на самом деле Руфус сам, добровольно отказался от девушки. А вот Шива был шокирован. Это, вспоминал Руфус, принесло хоть какую-то пользу: Шива прекратил донимать его вопросами о том, каковы его шансы поступления на медицинский факультет. Он наконец-то определился и разослал заявления во все клиники, которые они сообща отобрали — адреса нашли в публичной библиотеке в Садбери. Время от времени он бросал на Руфуса такие же взгляды, как любой человек — на антихриста, выпади на его долю несчастье увидеть его.

В том августе, семнадцатого числа, Руфус праздновал свой двадцать третий день рождения. Десять лет и два месяца назад. Тот двадцать третий день рождения был первым, который не радовал его тем, что он стал на год старше. Тогда он думал, что гораздо приятнее оставаться двадцатидвухлетним.

— Еще на год старше и глубже в долгах, — утром в день рождения сказал Эдам, несомненно цитируя что-то. И это было правдой. От денег из ломбарда не осталось и целой десятки.

В тот вечер, когда они праздновали день рождения, было жарче, чем всегда. Сначала они отправились в китайский ресторан в Садбери, потом прошлись по пабам, где, насколько помнил Руфус, он отказался пить вино и пил бренди. Напиток для героев, сказал Эдам, снова кого-то цитируя. Чтобы найти деньги на эту пирушку, он продал человеку по фамилии Оуэнс или Эванс настенную тарелку с рисунком из «Флора Даника», [81] Детальный ботанический атлас, включающий полное графическое описание дикорастущей флоры Датского королевства на 1874 год. и Руфус был ему за это благодарен. Они вместе поехали в Хадли, в магазин, и сейчас, холодея, Руфус вспоминал, как старик сказал:

— Значит, поселились в Уайвис-холле, да?

А Эдам даже с некоторым энтузиазмом ответил, что он там счастлив, что собирается и дальше жить в поместье. Неужели Эдам забыл об этом? Неужели он забыл, что дальше сказал старик — бойкий и энергичный, он был не таким уж старым, лет шестьдесят с хвостиком, — что через недельку-две он заедет:

— Попробую выкрутить тебе руки, чтобы ты продал мне тот буфет, что я приглядел.

Буфет из столовой, с арочным рисунком на дверцах, с «арочными филенчатыми фасадами», как он выразился. Эдам не хотел продавать его — ни раньше, ни тогда.

— Между прочим, я дам за него триста фунтов, и не говори, что предложение не соблазнительное.

Предложение не соблазнило Эдама. А почему? Что такого было в обладании всей этой старой мебелью? Почему она так много значила для него? «Синдром лорда манора, — думал Руфус, — наверное, он распространен довольно широко. Вместо того чтобы продать Оуэнсу или Эвансу старый буфет, который он не замечал неделями, он предпочел сделать ту жуткую глупость, что навлекло на них всех кару и что не принесло ему ни пенса».

Естественно, Эдам сделал это не ради денег — он сделал это ради Зоси, потому что был ее рабом. Идея о деньгах принадлежала Шиве. Десять тысяч фунтов. Сейчас эта сумма не кажется большой, но с тех пор многое изменилось, и он сам изменился, и обстоятельства. Тогда это было сказочное богатство, несбыточная мечта, а Эванс или Оуэнс предлагал какие-то три сотни — жалкие бумажки, которые можно зажать в кулаке.

Бодрый маленький дядька с неявным валлийским акцентом — он так от него и не избавился, хотя всю жизнь прожил в Суффолке. Он ходил по дому с таким видом, будто имел на это право, будто их безденежье и его относительное богатство и опыт давали ему такое преимущество. В магазине он подержал в руках тарелку от «Ройял Копенгаген», [82] «Королевский фарфоровый завод», основанный в Копенгагене в 1775 году. оглядел ее, а потом посмотрел на них так, словно мечтал завладеть ею и в тоже время презирал их за то, что они продают ее.

Наверное, это сумасшествие, подумал Руфус, но я туда съезжу, я обязательно туда съезжу. Я должен кое-что выяснить. Слава богу, сегодня суббота.

И спасибо Господу за женщину, которая не знает его, которая не чувствует его настроение, не ощущает его нервозности. Случись у него любовная связь или нервный срыв — она бы все равно ни о чем не догадалась. То, что приходится платить за это целой жизнью недопонимания, он считал честной сделкой.

Ему понадобилось время, чтобы придумать убедительную ложь. Его частную пациентку привезли по «Скорой» в больницу Колчестера, сказал он Мериголд. Естественно, у него нет желания ехать туда и осматривать ее, но деваться-то некуда. Он очень удивился бы, если бы Мериголд задала хоть один вопрос, и в то же время ему показалось странным, что она ни о чем не спросила. Было бы вполне естественно, если бы жена после всего трех лет брака не захотела оставаться одна в субботу.

Она также не сказала, как проведет этот день. На ней был новый свитер от Эдины Роней, и Руфус обратил внимание, что за последнее время она сильно отрастила свои светлые волосы. Красивые, густые, блестящие, они ниспадали ниже плеч. Весть о том, что он едет в Колчестер, не обрадовала и не расстроила ее. И облегчения она тоже не испытала. Но все же, размышлял Руфус, если бы я остался, а она сказала бы мне, что едет к матери или к кому-то в гости выпить чашку кофе, или нашла бы другой предлог, чтобы уйти из дома, я бы ничего не заподозрил, я бы спокойно это принял. Зато сейчас ей не надо придумывать никакой предлог. Вполне возможно, она рада, что я уезжаю, — не надо уходить из дома.

Руфус понимал, что не следует забивать себе голову подобными мелочами. Пропасть, через которую они перекидывали мосты словами «дорогой» и «дорогая», немного расширилась, вот и все. К десяти он был на шоссе, выезд на которое находился всего в четверти мили от его дома.

Огромное здание желтого кирпича у вокзала в Колчестере, которое было то ли больницей, то ли детским домом, то ли специальным заведением для умственно отсталых, исчезло, и теперь стройка была обнесена высоким забором. Вон там, прямо за мостом, он и подобрал Зоси. Впервые Руфус в полной мере осознал разницу между ним самим нынешним и Руфусом тех лет. Казалось, этих двоих разделяет целая жизнь, а не какие-то десять лет. Грохочущая развалюха, наркотики под задним сиденьем, длинные космы, недельная щетина, голый торс, руки в пятнах никотина, хищническое отношение к женщинам. Он чувствовал себя лет на сто старше, он всегда казался самому себе старше своих лет. «Мерседес» с автоматической коробкой плавно, без рывков, скользил по шоссе, тихо урчал двигатель. Он непроизвольно прижал ладонь к лицу, ощутил гладкость кожи и одновременно нащупал глубокую складку, шедшую от носа ко рту.