Наталья Солнцева - В храме Солнца деревья золотые

— Есть и третья категория, — добавил Марат. — Это те, у кого полностью отсутствует все, что ты перечислила. Я всегда относил себя именно к ним.

— Почему?

— Ну, посуди сама. В детстве я терпеть не мог ни читать, ни тем более писать. Меня влекли приключения, путешествия, игры на открытом воздухе. Я любил бегать, драться и испытывать себя на прочность. Какое творчество? Я ни разу в жизни не нарисовал ни одного стоящего рисунка, не резал по дереву, не выпиливал… Подобные занятия настолько мне чужды, что это поняла даже моя бабуля. И оставила меня в покое.

— Да, но…

— Как я люблю эти твои «да, но…»! С одной стороны — ты как бы соглашаешься, а с другой — собираешься возражать. Неплохая штука. Это психологи придумали?

— Не знаю. Я вообще-то хотела сказать другое. Творчество может быть непроявленным… То есть оно зреет внутри личности, оставаясь до поры невостребованным.

— До какой поры? Она развела руками.

— Я изучаю этот аспект психики…

— Давай будем говорить на простом языке, — вздохнул Марат. — А то я начинаю чувствовать себя участником научной конференции.

— Извини… Я думаю, ты недооцениваешь свои способности. Ты же сам рассказывал, как, будучи мальчиком, сумел заразить своими фантазиями друзей и приятелей. Игры — это тоже разновидность творчества. Тебя вдруг привлекла давно угасшая цивилизация южноамериканских индейцев. Почему именно она?

Марат молчал. Он уже не раз задавал себе этот вопрос.

— Может, потому, что мне попалась в руки книга «Дочь Монтесумы»?

Закревская с сомнением смотрела на него.

— У вас в доме была библиотека?

— Да, — кивнул он. — И у родителей, и у бабули. Иметь библиотеку считалось престижным.

— Вот видишь? То есть книги тебе попадались разные, а прочитал ты именно эту. При всей твоей нелюбви к литературе.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что тема, изложенная в романе, совпала с твоим собственным скрытым интересом. И он проявился.

— Слишком сложно…

— А кто тебе говорил, что человек — это просто?

— Ой, Лина, Лина, ты меня совсем запутала… Калитин встал и принялся вышагивать по кабинету.

— Ладно, черт с ними, с видениями. Мало ли что иногда людям лезет в голову?

— Я бы не стала отмахиваться от того, что «лезет», — возразила Ангелина Львовна. — Но раз ты против…

— Да не против, не против! Хотя… почему-то я не люблю копаться в себе. Вдруг отыщу что-нибудь ужасное?

Закревская засмеялась.

— Боишься увидеть динозавров, обитающих в подсознании? Не так страшен черт.

Марат сделал еще пару кругов по кабинету, потом снова сел.

— Знаешь, что интересно? — неожиданно спросил он. — Откуда у инков и ацтеков было столько золота? И куда оно потом делось?

— Завоеватели разграбили, — предположила Ангелина Львовна. — Вывезли в Европу…

— Это понятно. Но тогда… должны были остаться места разработок, шахты, наконец. Что-то я не слыхал, чтобы Мексика или Перу славились добычей золота.

— Мы с тобой не геологи.

— Тоже верно…

Илья Вересов решил перенести лагерь в другое место. Он облюбовал для этого небольшую ровную площадку, защищенную от ветра двумя отвесными скалами. Более опытные Аксельрод и Потапенко сразу оценили предложение Ильи. Новички же огорчились, но виду не показывали. Опять придется тащить снаряжение, рюкзаки и продукты, переустанавливать палатки!

— Гоша с Виталиком сердятся, — добродушно улыбаясь, сообщил Потапенко. — Считают, мы дурью маемся.

— Молодые еще… — отозвался Аксельрод. — Зеленые. Ничего, пусть закаляются. Памир их обкатает! Это не Крым, где маки цветут по скифским курганам.

— Зря ты так, — вмешался Илья. — И в Крыму есть где потренироваться. Там такие двухсотметровые стеночки стоят, гладкие, как монолит — любо-дорого смотреть. А уж подниматься какое удовольствие! Просто я по Памиру соскучился.

— Илья Григорьевич! — позвал его один из новичков. — Идите сюда!

Вересов отставил в сторону рюкзак, подошел к молодым.

— Глядите, — взволнованно говорил Гоша Марков, показывая на несколько банок от сгущенного молока и тушенки. — Что это?

Банки были пусты. Кто-то грубо открыл их и выпотрошил содержимое. Или съел. Второе более вероятно.

— У нас есть голодные! — со смехом заключил Илья. — Ничего из ряда вон выходящего. Осталось только выяснить, кому не хватает еды, и готовить побольше.

На самом деле увиденное ему не понравилось. Вересов не первый раз ходил в горы, и подобное приключилось в его команде впервые.

Подошли Аксельрод и Потапенко, обескураженно уставились на пустые банки.

— Саня, — шутливо балагурил Илья. — Признавайся, когда ты умудрился умять молоко и тушенку? Ночью небось? Встал втихаря и…

— Да ты че? — обиделся Аксельрод. — На солнце перегрелся?

Вокруг злополучных банок топтался второй молодой спортсмен, Виталик Саворский. Его веснушчатое лицо покрылось жарким румянцем.

— Ребята, а может, это медведь был? — робко предположил он. — Уже весна… Может, он проснулся? А? Кушать захотел…

— Ну да, — деловито поддержал его Потапенко. — Проснулся мишка, почуял, что живот свело от голода, и решил к нам в лагерь нагрянуть, сладеньким полакомиться. Ты даешь, Кострома!

Саворский был родом из Костромы, за что и получил свое прозвище. Парень он оказался покладистый и мирный. Правду сказать, Илья к себе в группу других не брал.

— А что? Разве не может такого быть? — растерялся Виталик.

— Во-первых, для мишки здесь высоковато, — заявил Аксельрод. — Во-вторых, медведь бы эти банки погрыз, помял, разбросал. Животное, оно порядка не понимает. А баночки-то рядком поставлены и гляди, как открыты, будто ножом консервным.

— Ага, — кивнул Гоша. — Только тупым.

— Следы! — воскликнул Потапенко. — Если это медведь, должны остаться следы. От другого зверя тоже.

— Какие следы? Мы тут все вверх дном перевернули, палатки таскаем, снаряжение… Все затоптано!

Вопреки сказанному, они дружно принялись искать следы.

— Следопыты из вас никакие, — подшучивал над новенькими Аксельрод. — Особенно ты, Кострома. Кто ж так ищет? Нагибаться надо пониже, каждую бороздку рассматривать…

— Ну да, — смущался Саворский. — Я вам не сторожевой пес Мухтар.

— Жалко…

Никаких следов, кроме человеческих, вокруг лагеря обнаружено не было. Впрочем, ничего другого Илья и не ожидал.

— Ладно, ребята, шутки шутками, но кто все-таки съел консервы?

Он обвел взглядом всех четверых. Никто не признался. За Сашу Аксельрода и Толю Потапенко Вересов мог поручиться головой. Новички тоже не производили впечатления бессовестных обжор и обманщиков.

— Хорошо, — после долгого молчания сказал Илья. — Будем считать инцидент исчерпанным.