Борис Рудаков - Камера смертника

Зачем? Это было необходимо, чтобы… чтобы ощутить свою правоту. Я давил ее горло и смотрел, как выпучиваются глазаврача, как она раззявила рот, как ее толстые пальцы вцепились в мои руки. Умри, мразь! Сука, паскуда, гнида… Сколько вас еще на свете – тех, кто гадит вокруг себя, для кого мы все ничтожества, кого такие,как ты, презирают? Сколько вас еще таких, кто не считает меня, нас за людей, кто с легкостью принимает решение убить, отнять, лишить, искалечить? Ну, вот и получи свое…

И мне стало легче. Я вернулся домой и впервые за последние несколько дней – а может, и недель – посмотрел жене в глаза. Она лежала под пледом. Я присел рядом, положил ей руку на плечо. Она шевельнулась. Я наклонился, отогнул край пледа и посмотрел в ее лицо. Оля лежала, уставившись в стену перед собой. Лицо у нее было спокойным, даже слишком. Даже не лицо, а маска какая-то. И глаза, как две страшных черных дыры на лице.

Я взял ее лицо в ладони и повернул к себе. Теперь что-то изменилось во мне. Со времени выписки Оли из роддома я о ней почти не думал. И мы с ней, кажется, не разговаривали. А теперь во мне проснулась жалость. То, что я совершил, явилось чертой, после которой начинается новая жизнь. Я отсек прошлое.

– Оленька, – проговорил я чужим, незнакомым мне голосом, – я с тобой, родная.

И тут ее прорвало. Глаза вдруг стали большими-большими, прояснились. А потом так же быстро и неуловимо наполнились слезами. Никогда я не думал, что в человеке может быть столько слез. Они лились ручьями, потоками, целыми водопадами. По щекам, по подбородку выплескивались мне на рубашку. А я целовал это мокрое лицо, эти губы, которые шевелились и что-то говорили.

– Я думала, что ты меня возненавидел… родной мой, как я испугалась… мне так было плохо… я жить не хотела…

В эту ночь я впервые за очень многие месяцы уснул спокойно, тихо и почти счастливо. И мне ничего не снилось. И даже во сне я ощущал ее, теплую, мягкую, родную…

«Лом». Сознаюсь, что Достоевского не читал и фильмы по его книгам не смотрел. Но то, что в школе нам рассказывали, помню. Вот что значит брать сюжеты из жизни, вот что значит правда жизни. И это трагедия одного человека – а сколько таких, о которых мы не знаем?.. Страдающих, мучающихся, рвущихся на части.

«Kiss». И, между прочим, убивающих! Это меня всегда удивляло. Чего писать о ненормальных-то. Вон у меня мама любит смотреть программу «Пусть говорят» с Андреем Малаховым. А я не понимаю! Выберут каких-тоалкашей, бомжей, дегенератов, которые двух слов связать не могут. И вот теорию подводят, почему кто-то там ребенка бросил или по пьянке мужа пырнул ножом. Как будто в той среде это невероятное чудо какое-то! И, главное, депутаты, актеры там сидят. И все спорят, рассуждают о них, как о нормальных!

«Глафира». Как у нас многие любят сразу делить все на «нормальных» и «ненормальных». Где эти критерии, кто их придумал? Эти убийцы нормальные, уголовники? У него хоть благие намерения в голове были, а они-то вообще животными инстинктами живут. Я не осуждаю этого заключенного. Права такого за собой не признаю, чтобы судить его!

16:58

Я благодарен всем, кто посещает страницы моего «Живого Журнала», благодарен всем, кто оставляет свои комментарии. И, поверьте мне, в своем повествовании я далек от того, чтобы проводить параллели с Достоевским. Не надо искать плагиат, родство в диагностике социальных проблем или исследовании человеческих душ. Я не зря назвал свой журнал «О чем не могу молчать». Судьба этого человека не оставила меня спокойным; мне захотелось рассказать об этом, вызвать вас на дискуссию, заставить размышлять. Почему-то у всех засело в голове именно из Достоевского: «тварь я дрожащая или право имею». Есть ведь и другие великие, кто задумывался о смысле жизни, о своей роли и своем месте. Вспомните хотя бы Экзюпери! «Мне всегда была ненавистна роль наблюдателя. Что же я такое, если я не принимаю участия? Чтобы быть, я должен участвовать». Я журналист и истово исповедую это. Я не уверен, что Георгий Павлов читал Экзюпери, я не спрашивал его об этом. Но важно другое, что эта философия всегда находит своих приверженцев, даже если они в уме и не сформулировали ее столь точно.

Даже то, что я излагаю от имени Павлова, с его слов, формулировать приходилось мне, учитывая его состояние. И хотя я воздерживаюсь от оценки его поступков, не случайно эту часть исповеди я назвал «Чужая боль». Итак, вот ее продолжение. Настоящей исповеди, потому что никто еще не знает о его причастности к первым трем убийствам, о которых шла речь вначале.

Жизнь – это такая странная штука, что порой не устаешь удивляться. Одному достаточно раз споткнуться, достаточно безответной любви, и он уже вены себе вскрывает, с крыши прыгает. А другого она бьет и бьет. Давно, кажется, уже по маковку в землю вбила, а он все поднимается и поднимается. И меня она вбила в землю, только я выбрался.

Выбрался, хожу между людей как инопланетянин. Они не видят за своими мелкими дневными заботами, мелкими человеческими радостями, сколько вокруг них зла, сколько мерзких, гнусных людей. И не увидят, пока не столкнутся нос к носу, пока на собственной шкуре не ощутят, что современная жизнь – это жизнь в джунглях. Они не нападают на тебя, даже внимания не обращают. Но это до поры до времени. Там – до поры, пока они не голодны, а здесь – до поры, пока ты не попался под ногами. И там и здесь результат один. И там и здесь это смертельно опасно, потому что они беспощадны. Они безжалостны, потому что равнодушны к вам, потому что у них нет эмоций. Вы для них – временное неудобное препятствие.

С некоторых пор я стал пользоваться услугами наемного водителя с его собственной машиной. Это не так дорого, как официально приобретать служебную машину на организацию. И ехали мы тогда с водителем по Садовой улице. Сцена, которая так потрясла меня, произошла прямо перед нами.

Мы с водителем давно обратили внимание на эту девушку на старенькой «восьмерке». Она ехала перед нами уже на протяжении минут пяти, была очень старательной, предупредительной. Чувствовалось, что недавно получила права и что к дорожному движению относится серьезно и ответственно.

И тут случилось такое, что даже мой флегматичный водитель, и тот крякнул от возмущения. Со встречной полосы, отчаянно мигая фарами, перед «восьмеркой» вдруг полез серый «Форд». Приспичило ему повернуть налево в переулок. Места для маневра явно было маловато, и даже неопытная девушка за рулем «восьмерки» это поняла. Она даже попыталась включить заднюю скорость и сдать назад, чтобы пропустить наглый «Форд». Но сделать этого не успела. «Форд» полез перед ней, в прогал между «восьмеркой» и «Москвичом». И, естественно, не прошел по габаритам.