Лия Лин - Упади семь раз

– Успокойся! Это был больной голубь. С птичьим гриппом.

– Всё равно неприятно.

– Ты слишком чувствительная.

– Я за три года, пока жила в Москве, столько кошек и собак объехала. Они всегда неожиданно бросаются под колёса, но мне удавалось не сталкиваться, даже по московским пробкам. И надо же! Дурацкий голубь! Он как-то странно летел. Это жара. Сегодня в середине дня у меня сжало виски, пятна поплыли перед глазами – тепловой удар, наверное. Надька вон, когда картинки малюет, ноги в тазу с холодной водой держит. Говорит, так легче. – Андре непроизвольно набирала скорость.

– Ань, смотри на знак, идиотка, гаишник впереди! Всё, вляпались!

Мы втроём оцепенело уставились на подходящего к нам сотрудника ГИБДД.

– Девочки, говорить буду я. Вы – немые! – Андре, вытащив из помертвелых рук Надьки доверенность, выскочила из машины.

– Товарищ генерал, я опять что-то нарушила? – От приторно-сладкого голоса Аньки гаишник остолбенел. – Вот так всегда, я такая невнимательная… Товарищ генерал… Капитан? Извините, я в звёздочках совсем ничего не понимаю. – Андре провела коготками по погонам «генерал-капитана».

А ведь у неё получится. Не может не получиться, иначе нам всем кранты. Стоит только проверить салон.

– Да, конечно, записывайте номер… у меня московский, сами понимаете, – ворковала Андре. – Восемь, четыреста девяносто пять, сто двадцать три, сорок пять, шестьдесят семь. Ну, мы поехали? Звоните мне, я вас на свой концерт приглашу.

Анька резво тронула с места машину. Мы с Надькой молча смотрели на её вспотевшую спину.

– Пронесло, – прошептала Надька.

– Это меня чуть не пронесло, как Бормана из анекдота, от волнения, – Андре пробирала дрожь. – Всегда, когда перенервничаю, живот крутить начинает. Интересно, когда этот крендель в погонах поймёт, что я ему левый номер дала? Назад поедем по другой дороге. Надь, долго ещё до твоей рощицы заветной? Копать будете сами, девочки. У меня стресс…

Через три часа, вернувшись и поставив возле дома машину, мы с Надин в ближайшем подвальном магазинчике взяли трёхлитровый пакет красного вина с дурацким названием «Ласковые сети». Жара всегда красного цвета. Андре, выходя из машины, глянула на крышу, видимо боясь увидеть голубиную кровь, но там ничего не было.

– Долго не забуду этого голубя, – сокрушалась Анька. – Разбитые птицы не к добру. Что-то случится.

Как биолог, я строила предположения, что у голубя был орнитоз, и ему поплохело от болезни, которая заразна и для человека, и, может, неплохо, что переносчик инфекции отошёл в мир иной.

– Помянем его душу! – всхлипнула Надька.

– Угу.

«Ласковые сети» пурпурно размягчали и без того варёное тело. Мы поднимали бокалы за наше здоровье, за упокой ненашего Стаса, захороненного в красивой роще, и птичьей души. А синоптики вещали: «Уходящий июль в Петербурге вторые сутки подряд бьет температурные рекорды. Белые ночи прошли, но погода не даёт ни забыть, ни отдохнуть от дневного зноя. Гидрометцентр предупреждает: в течение недели аномальная жара точно не спадет…»

Утро той сумасшедшей субботы началось со звонка Аврашки. Оказалось, ему срочно надо в Питер – с ним связались друзья-абитуриенты и предупредили, что по конкурсу они не проходят в вуз на выбранный факультет.

Для переписки по Интернету и выбора другого факультета Авраам как раз и должен был вернуться. Алька с Забавой остались. Бедная Сара Моисеевна с двумя некошерными внуками – тяжело ей придётся. А ещё и Джулька. Мне почему-то было совсем не жаль мою первую свекровь.

Только я договорилась с Матвеем, что к обеду он привезёт из «Золотой долины» сына, как позвонила Дашка. Напомнила про тушёную свинину к понедельнику, она уже на неё гостей пригласила.

Случайно мы затронули тему вступительных экзаменов, и оказалось, что мой Авраам и дочка Дашки – ровесники. А потому вопрос поступления в институт обсуждался нами не просто горячо, а горячечно. Тем более что детки подали документы в раскрученные вузы.

До этого Иаков напирал на Авраама с мудростью, настоянной на двадцатипятилетнем опыте работы в научном институте…

– Поступай, сынок, в большой университет. Только после окончания этого учебного заведения ты сможешь чувствовать себя разорившимся дворянином. Никем не стать, ничего не зарабатывать, но испытывать уважение к себе.

Авраам не захотел стать разорившимся дворянином. И поэтому ориентировался на специальности, за которые платят. И соответственно подал документы в ИМХО – Институт механики, химии и оптики.

В советские времена вуз хитовым не считался – слабые умы на этих предметах: техническая физика, физическая химия, оптотехника – ломались, но выжившие перельманы двигали прогресс. Перестраиваясь под веяния двадцать первого века, ректор выбрал перспективную модернизацию – в программу ввели компьютерный дизайн, бизнес-информатику, менеджмент. Конкурс вырос в десятки раз. Однако, наполняя институт новым содержанием, профиль оставляли прежним – оптическим, отчего названия кафедр стали звучать своеобразно – оптоинформатика, оптодизайн, оптомуниципальное управление… Впрочем, бессмысленная «оптовость» направлений никого не отпугивала – абитуриенты толпами атаковали ИМХО.

Я угорала, глядя, как подрастает циферка проходного балла.

– Дашка, ты помнишь, какой конкурс был в ЛГУ? Мы поступали – семь человек на место. На филфаке – двадцать пять, и это считалось запредельной цифрой. А в ИМХО пятьдесят человек на место.

– А такое бывает? – не верила Дашка.

– Бывает и хуже. К концу срока подачи заявлений на всех престижных направлениях вообще исчез вступительный балл. Дашка, только представь – сегодня баллы исчезли! Мне Аврашка по телефону только что сказал! – орала я в трубку. – Вместо них БИ!

Дашка закашлялась от смеха. Я опровергла её вопли:

– Нет, это не бисексуалы. – Надеюсь, Андре меня сейчас слышит, а Надька как раз наоборот. – А те, кто идут без испытаний, – льготники, целевики, медалисты и олимпиадники. И среди них битва – кто более льготный. У меня Аврашка родился в девяносто третьем, ты помнишь роддома пустые, тогда была предельно низкая рождаемость. Скажи, откуда берётся народ?

– Лейка, пойми, в Москву и Питер едет поступать вся Россия. В небольших городах вузы позакрывали, вот Ломоносовы и прут. Да ещё бюджетные места сократили…

– Да если бы только Ломоносовы… – Я вспомнила Джамбура, друга Авраама, уехавшего в Чечню к отцу сдавать три ЕГЭ на триста баллов. – Они получают отличные результаты на местах и едут с ними в МГИМО, а потом учиться не могут, вылетают или все пять курсов сдают за деньги.