Лия Лин - Упади семь раз

– А что я, собственно, такого сделала? – взвилась Надька. – Ну, переспала с ним. Но я же не могла знать, что парень убийца.

– Это ты в милиции расскажешь, Лятрекша. Тебя там заждались, особенно Мордасов, – злорадствовала Анька. – Он тебе устроит допрос с особым пристрастием. Ещё один том к делу добавится – про вашу с Матвеем камасутру. Ты же шпионом работала для своего кобеля, это ты хоть понимаешь? Всё про нас с Лейкой хрену своему обожаемому сливала…

– Да чтоб я ещё с кем-то в постель легла, не узнав как следует!.. Всеми святыми клянусь, не будет такого! – истерически заорала Надин.

– Зарекалась порося не хрюкать, в грязи не валяться… – Анька абсолютно не собиралась щадить Надькино самолюбие.

– Надь, а ты когда в милицию-то пойдёшь? – Я с сочувствием посмотрела на подругу. – Меня Мультивенко уже несколько раз просил тебя поторопить.

– Завтра, наверное, – обречённо пробормотала та. – Я пойду туда завтра. Ань, давай накатим, а? Хоть ты поддержи меня, а то Лейка ведь у нас теперь не пьёт. Блин, коньяк уже кончился… Ладно, лей свою полынную отраву – феи всяко разно посимпатичнее Мордасова будут. Лейка, я у тебя сегодня заночую? Мамаша моего бывшего просто озверела, сил нет от неё отбиваться. Свекр-икооовка…

Мне было мучительно жаль пьяно икающую Надин. Даже больше, чем Аньку, с её замороченным квартирным вопросом.

Домработница Нина, доставая тарелки из посудомоечной машины, тут же ополаскивала их под струёй воды. Я удивлённо застыла в проходе. Надо же, не одну меня не удовлетворяют результаты усилий «адского агрегата».

– Добрева утречка, Лия Ванна, – поздоровалась Нина, продолжая перемывать посуду. – Эт хорошо, шо вы выспалиси. Вам таперича лучча поболеча спать. Но ить и гулять забывать не стоить. Ваша рисовая размазня ужо остываить. Чичас чайку заварю…

Голос домработницы гудел почти басом. Успокаивающе, умиротворяюще. Знакомые с детства неправильные словечки мягкой лапкой ласкали душу.

Нина родом из Курской губернии, как и моя мама. Более того, выяснилось, что даже из одного с ней города. В детстве я часто ездила на каникулы в уездный город Щигры. Полюбила его неброскую красоту и особую певучую речь жителей. «Шоканье» и всякие местные «таперича» так плотно въедались за лето в мою речь, что, вернувшись к первому сентября домой, я буквально шокировала простонародным говором маму.

Приходила Нина сначала раз в неделю, потом зачастила. Дети ещё до отъезда в Пилипец быстро подружились с ней – «тётя Нина» готовила каждому из моих козлят то, что им хотелось.

Когда домработница впервые появилась у нас, я не знала, куда себя деть и как себя вести. Женщине около пятидесяти, но она категорически отказалась называть меня на «ты» и по имени. Надьке и Аньке тем не менее с первой встречи постоянно тыкала, осуждая их за возлияния. Поэтому подруги немного побаивались Нину, что вызывало у меня улыбку. Такие безбашенные, они робко спрашивали домработницу, можно ли пройти по вымытому полу. И Нина строго поглядывала на них, чтобы Андре с Надин не совершали ничего такого, что нарушило бы мой покой и распорядок дня. Но только разве покой с такими подругами возможен? Конечно, Нина не могла уследить за всеми волнительными факторами, которые заставляли меня переживать и ворочаться ночами…

Например, поволноваться пришлось и в тот день, когда Надин отправилась на допрос к Мордасову. Я ждала её, она задерживалась. Мысленно я рисовала разные сценарии происходящего в милиции. Но реально случившееся в кабинете следователя опрокинуло все придуманные мною версии.

Вернувшаяся с допроса, Надька еле переставляла ноги. В растопырку она доковыляла до кровати и упала, как избитый в фашистских застенках коммунист из старого советского фильма про войну.

– Что он с тобой сделал, эта сволочь? – кинулась я к подруге.

– Ох, Лейка, что он со мной сделал… Тебе и не представить… – Надька перевернулась на живот и застонала.

– Пытал?

– Можно сказать и так…

– Надь, мы Мультивенко пожалуемся, если мерзавец силу применил!

– Ещё как применил… И какую силу…

Подруга продолжала лежать, как избитый коммунист, но что-то в её довольной роже начало меня настораживать.

– Надь, скажи, что случилось-то? – строго спросила я.

– Ну, сама понимаешь, придя к Мордасову, я тут же начала ему хамить в своём неподражаемом стиле. Насчёт его сломанной руки поинтересовалась. Не совсем вежливо, естественно. И не хочет ли он получить новые письменные показания в виде портрета – на вторую руку. Вместе с гипсом.

– Ага, понимаю. Ты можешь быть невыносимой. И что Мордасов?

– А Мордасов покраснел как рак и заорал: «Да пошла ты! Отвечай по существу!» А я после этих слов и пошла. То есть встала и, приняв оскорблённый вид, направилась к двери, собираясь удалиться из кабинета. Тут Мордасов очнулся и сообразил, что не может так просто отпустить эту сумасшедшую художницу, поскольку дело на учёте у самого губернатора. И что всё-таки надо её допросить. Я прям как будто читала всё это на его роже.

Тут Надька снова застонала и попросила стакан воды. Как раненому коммунисту, измученному на допросе, я принесла ей попить. Подруга даже не пошевелилась, пришлось заботливо приподнять ей голову. Надька отхлебнула и продолжила:

– Так вот, Лейк. Догнав, Мордасов схватил меня за руку и резко дёрнул на себя. А я была дико взвинченная и, повернувшись, на автопилоте вцепилась свободной рукой ему между ног.

У меня глаза полезли на лоб:

– Зачем?

– Ну как зачем… Лейка, этот приём самообороны я освоила во Франции. В парижской богеме научили. Когда пристают в тёмном закоулке, надо хватать мужика сразу за «корень» и орать что есть мочи. Кстати, пару раз я действительно так спасала свою сумочку. – Надька закурила в постели, рука её подрагивала. – Понимаешь, я инстинктивно ответила агрессией на агрессию. Но самое невероятное, Лейка, началось позже. Я схватила его – и тут пошло шевеление в его штанах. И я обомлела от масштаба шевеления. Пару минут мы просто смотрели глаза в глаза. А потом… потом набросились друг на друга – раздевать. Мордасов еле успел повернуть ключ в двери… – Надин прикрыла глаза. Наверное, от смущения. – Я была сама не своя. Он «пытал» меня минут сорок. И всё это на рабочем столе, одним движением скинув все бумаги на пол, папки с делами и прочее.

Надька рассказывала, расслабленно лёжа на кровати, как кошка, которая съела сливок больше собственного веса.

Теперь пересохло в горле у меня.

– Прямо на столе?

– Ага, на столе. – Лицо Надьки выражало неизъяснимое удовольствие, и она опять застонала. – Лейка, если бы ты знала, какой Мордасов гигант…