Анна Малышева - Суфлер

– Как ваша мама себя чувствует? – осведомилась Александра, разглядывая усевшегося напротив мужчину и не переставая удивляться его невероятному сходству с антикваром из Риги.

Цепкая память художницы хранила все подробности строения лица Гаева, и сейчас сверяла один параметр за другим, отмечая полное или почти полное сходство. Высокая переносица, широкий лоб с двумя небольшими залысинами по бокам, широко расставленные голубые глаза льдистого оттенка… Правда, Гаев носил окладистую черную бородку, почти совсем не поседевшую, в отличие от шевелюры, а Петр брился. Кроме того, молодой человек (с виду ему казалось лет тридцать) был заметно полнее. Но на этом различия заканчивались.

– Мама по-прежнему, – бойко, без тени печали и тревоги ответил Петр. – А вы знакомая нашего преподобного Валеры? Или мамина? Он мне что-то буркнул, когда будил, а я не понял толком.

– я…

Но собеседник ее не слушал, он явно предпочитал вести беседу единолично и с воодушевлением говорил, мелкими глоточками прихлебывая кофе:

– Валерка ничего мне не рассказывает, считает дурачком, что ли? Я не глупее его, хотя у меня и нет диплома искусствоведа. Ну, если честно, вообще диплома нет, два вуза бросил, не окончив. Вы Валеркина подруга, да? Он вроде бы о вас не говорил.

– Мы только вчера познакомились, при вас, в подъезде, – не сдержала улыбки женщина. – Вы ведь видели, как я пришла сюда.

– М-м? – Мужчина вопросительно поднял брови, и Александра снова содрогнулась. Точно таким же движением поднимал брови и Гаев, в минуты недоумения! «Внешнее сходство я еще могла бы допустить в виде исключения! Но мимика!»

– Так это были вы? – Петр рассматривал ее без церемонии, в упор, и она не читала в его взгляде и тени мужского интереса. – В подъезде у нас темновато, да и я был вчера на взводе. Не помню, что я там болтал…

– Я тоже не помню, не вслушивалась, – ответила она, отводя глаза. Ее смутил цепкий, обыскивающий взгляд собеседника.

– А, ну конечно, теперь в памяти всплыло! – воскликнул мужчина, чуть помедлив. – Вы пришли к матери от Воронова. Точно, от того ее старого приятеля, который вдруг помер. А как это случилось?

– Он тяжело болел. – Александра упорно смотрела мимо собеседника. Ее взгляд был зафиксирован на часах, которые привлекли ее внимание во время первого визита.

– И давно болел?

– Понятия не имею. Мы не были самыми близкими друзьями на свете.

– Говорят, какая-то темная история с его смертью вышла. – Петр упорно держался выбранной темы, хотя собеседница всячески подчеркивала свою незаинтересованность в ней.

– Кто говорит? – Не удержавшись, Александра снова взглянула на мужчину. Он издевательски улыбался, и эта улыбка на удивление не вязалась с предметом обсуждения.

– А все говорят, – легко ответил он. – Мамины друзья звонят, спрашивают нас, как и что. Валера считает, что мы должны скрывать от нее смерть Воронова. А я думаю, надо сказать.

– Зачем же беспокоить больную?

– Вы нашу мать, видно, мало знаете, раз так говорите! – Петр закурил, не переставая улыбаться. Эта улыбка, будто прилипшая к губам, ничего ровным счетом не выражавшая, начинала бесить женщину. – Она не из чувствительных. Нервы у нее – ей-ей! Так вы с ней, значит, не знакомы?

Назойливый вопрос и немедленно вслед за ним наступившее молчание тяготили женщину. Она колебалась, придумывая ответ. «Солгать? Зачем, с какой стати что-то скрывать? И ложь все равно обнаружится, тогда это сыграет против меня. Но почему он так прицельно расспрашивает? И он до жути, просто до неправдоподобия похож на Гаева!»

– Я что-то ужасное спрашиваю? – Мужчина перестал наконец улыбаться. – У вас такое выражение лица, будто я вам, ради забавы, кладбище предложил осквернить!

– Почему же… Имеете право спросить о чем угодно, раз уж я нелегально оказалась на вашей жилплощади. – Александра пыталась сохранять независимый вид, но чувствовала себя все неуютней. – Нет, я вчера впервые услышала о вашей маме и увидела ее тоже в первый раз. Но у нас много общих знакомых. В частности, покойный Воронов.

– Опять покойный Воронов! А зачем вы к ней вчера приходили? Что он просил ей передать?

– Ну а вот этого я, пожалуй, могу вам и не говорить. – Художница неожиданно для самой себя успокоилась. Теперь ей стало ясно, что собеседник интересуется ее особой куда сильнее, чем пытается показать. До сих пор его отношение было ей непонятно и потому внушало тревогу.

– А почему бы и не сказать, ведь Воронов умер? – Петр ничуть не смутился. Пуская к потолку дым, он щурился и с неослабевающим любопытством рассматривал женщину. – Что за тайны? Я хорошо его знал. Занятный был тип, всегда всех поучал. Как нарвешься на него, так советов не оберешься. Как жить, что делать, чем заняться. Вроде не старый, а демагог несусветный. Мать его недолюбливала. Мне вот и странно слышать, что он перед смертью кого-то послал к ней. Зачем?

– А если узнаете, успокоитесь?

– Я спокоен. – Будто в доказательство своих слов мужчина потушил сигарету и положил на стол руки ладонями вверх. – Видите, я абсолютно открыт и спокоен. Это вы что-то темните.

– Я не понимаю, почему должна передавать вам то, что касается только двух людей, вашей мамы и Воронова.

– Понятно. Интересно, – сцепив руки в замок, мужчина в упор смотрел на собеседницу. – А особенно интересно то, что мама почему-то думает, будто Эрдель умер. Причем думает она так потому, что вы к ней вчера приходили. Якобы у мамы с «псевдопокойным» был какой-то уговор… Ну, у них вечно какие-то уговоры, в глубочайшей тайне. Валера весь вечер ее убеждал, что Эрдель жив, но она не поверила. А позвонить ему не получилось, трубку берет его жена. Почему-то забрала у него мобильник, когда отвезла в больницу. Ну а жене мама не поверила бы. В больницу тоже звонить бессмысленно, если его самого к телефону не позовут. Уж если мать что себе вбила в голову, ее не переубедить. А в том, что Эрдель умер, ее убедило именно ваше появление! Вот я и интересуюсь… Ведь Воронов тоже помер, так сказать… Вы, получается, этакий вестник смерти?

– Вы все знаете лучше меня, – сдержанно ответила Александра. – Мне известно куда меньше.

– Но при этом именно вы посредник между этими двоими и мамой, а не я! – возразил Петр.

– Хорош посредник, который даже не знает своей роли! – возмущенно воскликнула женщина. – В чем же заключается это посредничество?!

– Ну, это вы уж перегибаете палку! – Петр скривил губы, его ноздри дрогнули, выгнулись и застыли – тоже в точности как у Гаева. – Вы за идиота меня считаете, что ли? Не хотите говорить, не надо. Зачем же так нагло врать? Или вас Валера предупредил, что я умственно отсталый? Я не тупее его!

– Бросьте, – перебила женщина, уже захваченная пикировкой. – Я ничего не скрываю. Это у вас тут сплошные тайны. Например, кто приходил к вашей маме и сообщил ей, что Эрдель попал в больницу? Это ведь было при вас?