Анна Малышева - Суфлер

«Но может, и нет, – сказала про себя женщина. – Может, тут есть некая связь!»

Для очистки совести она поднялась на крыльцо и нажала кнопку звонка. Послышалось слабое жужжание. Дверь не открыли. Тогда Александра достала телефон и, с трудом находя озябшими пальцами нужные клавиши, записала номер, значившийся на табличке. А закончив набор цифр, неожиданно для самой себя, нажала клавишу вызова, хотя за миг до этого не собиралась звонить.

Художница могла предположить любой исход этого поступка. Ей ответят или не ответят. Разговор получится или не получится. У нее появится некая информация о прежних жильцах этого дома (а может, и той самой квартиры, где теперь располагался антикварный салон). Или такой информации ей не предоставят, по незнанию или по нежеланию.

Она могла предположить все, кроме того, что произошло в действительности, в тот же миг, когда была нажата клавиша с изображенной на ней зеленой телефонной трубкой.

Номер, мелькнувший на дисплее, тут же сменился двумя словами.

«Вера Маякина» – прочитала ошеломленная женщина на слабо светящемся дисплее. Она не сразу осознала простой факт, что набранный номер уже значился в ее записной книжке под этим именем. Сперва ей показалось, что произошло нечто сверхъестественное. И потому, когда гудки вдруг сменились резким женским голосом, несколько раз повторившим «Алло!» со все возраставшим раздражением, Александра ответила после долгой паузы и с запинкой:

– Да, здравствуйте… Это я…

– Я вижу, у меня отразилось, что вы, но почему так рано? – удивилась Маякина. – Вы же в это время спите обычно?

– А дело в том, что… дело в том…

В чем дело, Александра придумать не могла. Ее голова вдруг опустела. Она слышала в трубке дыхание Маякиной-старшей, смотрела на табличку, на заснеженный двор, на машину, медленно въезжавшую в подворотню… У нее появилось ощущение, что все это – не с нею, не сейчас, и не то, чем кажется – словно на действительность наложили прозрачную пленку с размытым изображением совсем других предметов и людей.

– Что вы хотите? – все более напряженно расспрашивала ее старшая Маякина. – Или что-то случилось?

– Я… хотела вас кое о чем спросить, – опомнилась наконец женщина. – Думаю, вы должны это знать. Вы все про всех знаете.

В трубке раздался польщенный смех:

– Ну не все, да и не про всех. А в чем дело?

– Вы давно знакомы с Гаевым?

– С Виктором, из Риги? Да как бы лет двадцать уже, – немедленно ответила собеседница. – А то и больше. Я его еще с юности знаю, а мы ведь с ним ровесники. Оба в этом году шестой десяток разменяли. А почему вы им интересуетесь?

– У него есть родственники в Москве? – проигнорировав вопрос, спросила женщина. – Близкие родственники? Сестра, возможно, с другой фамилией, племянники… Наконец, у него может быть здесь взрослый сын?

В трубке повисло молчание. Затем Маякина коротко откашлялась:

– Что за расследование? Вы на него в суд подавать не собираетесь, часом? А то потом греха с вами наживешь!

– Нет-нет, – поспешила заверить Александра. – Это личный интерес.

Маякина сдавленно рассмеялась:

– Эк… То-то вы все друг к другу присматривались! Ну, там особо рассчитывать не на что. Виктор не из тех, кто даст себя охомутать. Однажды попался, так бывшая у него полшкуры отсудила, да еще и сына на другой край земли увезла. Разве что, коротким романом соблазнишься? Ухаживать он умеет. Но отвечать за свои подвиги не любит.

– Ну так есть у него тут родня или… дети? – настаивала Александра.

– Радость моя, – наставительно произнесла Маякина. – Ты же знаешь, что у нас в стране ситуация с мужчинами плачевная и нормальных на всех не хватает. Так что, вполне возможно, Виктор, будучи проездом, завел тут и нетребовательную любовницу, и ребенка.

Может, даже целый выводок. Я понятия не имею. Ты-то чего опасаешься? Что он и тебе Пиноккио на старости лет состругает?

– Да перестаньте! – уже раздражаясь, перебила собеседницу Александра. Она чувствовала, что нить разговора ускользает, грязнет в бессмысленной болтовне, в которой ее словоохотливо умудрилась утопить Маякина. – Ничего я не опасаюсь, просто хочу знать, не живет ли у него в Москве взрослый сын, очень на него похожий, лет тридцати, чуть больше, около этого?

– Похожего встретила? – полюбопытствовала Маякина.

– Настолько, что оторопь берет, – призналась Александра.

– Ишь! А Гаев-то, он своеобразный… А как звать молодого человека?

Александра едва не озвучила имя, но тут же запнулась.

«Если бы Маякина знала Петра, она бы догадалась, о ком я, и сказала имя сама. Такую внешность спутать трудно. Она либо вовсе не знает, о ком я говорю, либо проверяет меня!»

– Имени не знаю, – вымолвила художница, собравшись с мыслями. – Это случайная встреча. Просто удивило сходство. Что ж, не буду вам надоедать.

– Да чем надоедать? – приветливо откликнулась Маякина. – В кои веки позвонили. А кстати, у меня для вас небольшое поручение. Хотела сама сделать, но что-то замоталась, столько всего перед праздниками навалилось… Да и живу я сейчас на такой дремучей окраине, пока по пробкам доберусь… А вы ведь у нас в центре обитаете, вам будет нетрудно.

– Что ж, постараюсь сделать, – скрепя сердце, ответила Александра. Она очень не любила эти «небольшие поручения», которые, как правило, не представляли из себя ничего легкого и приятного. Но отказывать Маякиной не хотелось, та могла быть в равной степени полезна и опасна.

– Голубушка! – В голосе Маякиной появились заискивающие нотки. – Не стала бы вас отрывать от дела, я же знаю, это нехорошо, но надо, вот как надо! Да и вам новое знакомство может быть полезно. Короче, недалеко от вас, в районе Смоленской, живет моя подруга старая, некая Елена Вячеславовна. Она сейчас хворает, а должна была передать мне кое-что, мы уж сколько времени тому назад договаривались… Так не будете ли вы так любезны съездить или пешочком сходить к ней и забрать для меня пакет? Сразу скажу, не буду интриговать – там осетровый клей. Ну, вы реставратор, вам известно, на что он потребен. Холсты проклеивать, с грунтами колдовать, левкас наводить. Отличный клей, высшей очистки, такой всю осень в Москве было невозможно купить, вы, наверное, в курсе? А у нее завалялся еще со старых времен. Сашенька, вы слушаете меня?

– Да. – Александра едва разомкнула рот. Губы словно слиплись. – Слушаю…

– А мне как раз очень нужно! То есть художнику одному знакомому, прямо зарез без этого клея. Он пробовал заменить кроликовым, его-то полно, да и намного дешевле. Но это себя не оправдало, хотя кто-то говорит, что разницы мало.

– Я тоже предпочитаю проклеивать холст на осетровый клей, – ответила Александра. – И вообще, если можно взять хороший материал или лучший, всегда беру лучший, сколько бы ни стоило.