Анна Малышева - Лучше бы я осталась старой девой

– Тот же.

– Он бывает у Мухамеда?

– Был один раз.

– Зияд?

– Я же тебе сказала, у этого человека семья в Сирии, а у Зияда здесь жена и сын. Я вижу, что ты все еще пытаешься узнать, кто это такой. Забудь о нем.

– Но я хочу хотя бы знать его в лицо!

– И что тебе это даст?

– Я должна знать, как выглядит тот человек, которому поручено меня убить.

– Ему еще никто ничего не поручал, – вздрогнула Фатиха.

– А все же?

– Ничего в нем страшного нет. Довольно хорошо говорит по-русски. Правда, это единственное его достоинство. Я же тебе сказала – это зверь.

Лена затряслась, закрыла лицо руками, уронила на пол сигарету. Фатиха сперва погасила и выбросила в окно окурок, и только потом сказала, не прикасаясь к Лене:

– Не устраивай истерик. Будем спать.

– Как спать?! – рыдала Лена. – Господи, как мне все это надоело!

– А мне надоело успокаивать тебя!

– Так не успокаивай!..

– Если я брошу тебя в таком состоянии, ты натворишь глупостей, – холодно ответила та. В ее голосе была такая злоба, что сердце у Лены сжалось. Неужели она не ошиблась в своих предположениях, и Фатиха не та, за кого себя выдает? Она говорила так, словно готова была ее ударить… Лена отняла руки от лица и опухшими глазами постаралась рассмотреть Фатиху в сумраке. Но увидела только черное пятно ее волос и белизну ночной рубашки. Сипло сказала:

– Дай мне спокойно поплакать.

– Мне тебя не жалко, – голос у Фатихи по-прежнему был ледяной. – Ты считаешь, что твои неприятности хуже всех на свете. Мои неприятности, моя боль – это для тебя не существует. Все эти дни я пытаюсь как-то удержаться от самоубийства, мне не меньше твоего нужна поддержка. А вместо этого я нянчусь с тобой и вытираю твои слезы.

Слезы у Лены высохли. Она вспомнила первую ночь, когда Фатиха рассказала ей о своей любви, когда эта девушка окаменела от горя, узнав о смерти Сафара. Вспомнила, что действительно ни разу не видела ее слез за все остальное время. Вспомнила свои жестокие слова, которые невольно вырвались, когда они ушли от Саиды. Впервые ей пришло в голову, сколько раз она задевала Фатиху своим бесчувствием по отношению к ней, как мало ее интересовала эта девушка сама по себе. «Мне нужна от нее только помощь, только поддержка… – поняла Лена. – Я этого даже не скрывала. А ей… Ей хватило бы ласкового слова, моего сочувствия. Но она мне кажется такой сильной, такой жесткой, даже жестокой, что я и не думала чем-то ей помочь».

– Послушай… – нерешительно начала Лена. – Я совсем забыла…

– Я никогда не выпрашивала жалости!

– Конечно, я виновата… – Лена попыталась взять ее за руку, но рука была отдернута. – Но пойми, я так боялась за детей…

– Я только и делала, что понимала тебя. Пусть каждый думает о себе.

Что могла ответить Лена? Она знала, что момент был упущен. Нельзя убедить человека, что сочувствуешь ему, если долгое время ты о нем не думал.

– Давай спать. – Фатиха легла и отвернулась.

Лена тоже улеглась, но глаз не закрывала. Она лежала, глядя на серый квадрат окна, вдыхала прокуренный воздух, ощущая ноющую боль в области сердца… Начинался рассвет, во дворе каркали вороны. Наконец она не выдержала, прошептала:

– Ты спишь?

Фатиха не ответила, лежала, по-прежнему отвернувшись, дышала ровно, но Лена понимала, что уснуть после такой сцены та не могла.

– А парень, который убил всех девушек… – робко предположила Лена. – Может быть, он и Сафара?..

Уж эта тема не должна была оставить Фатиху равнодушной. Лена напряженно ждала, и через некоторое время та все же подала признаки жизни – пошевелилась, будто устраиваясь в постели поудобнее, и спустя полминуты сказала:

– Это мое личное дело. Давай спать.

Фатиха шла по длинному коридору. По обе стороны в раскрытых дверях виднелись складские помещения. Здесь было довольно прохладно, хотя на улице стояла удушливая жара. По коридору гуляли сквозняки. Фатиха уже была в этом магазине как-то раз. Сафар работал здесь все годы, пока жил в Москве, и она как-то приехала к нему, вернувшись с каникул из Дамаска. Передала приветы от матери, посылку с домашними лакомствами – он был сластена. Теперь ей вспоминалась та встреча. Они были одни, его подручный возился в подвале, где стояли ящики с товарами, покупателей не было. Она пришла, он сварил ей кофе, усадил, долго беседовали о Дамаске, он дружески улыбался, спрашивал ее об учебе… Если бы она не любила его, ей было бы так хорошо! Но каждой фразой, каждым движением, взглядом он давал понять, что никогда не заинтересуется ей, как женщиной, никогда не посмотрит на нее по-другому. И она страдала, поддерживая светскую беседу. Даже нашла в себе силы спросить, как поживают его дети. И он показал ей фотографии. О секте не сказали ни слова. Говорить об этом вообще было не в обычаях. «Это было бы так же глупо, как обсуждать при встрече нашу национальность или наши имена… – думала она. – Это присуще нам от рождения, и все».

Фатиха подошла к двери, за которой находился нужный склад. Открыла ее, не постучав. Вошла, огляделась. В закутке, где раньше всегда сидел Сафар, слышались голоса. Говорили по-русски, мужчина и женщина.

– Кто здесь? – услышала она. Показался низенький араб, ее знакомый. Они поздоровались, Фатиха защебетала, что рада его видеть.

– Выпьешь кофе?

В закутке за столиком сидела женщина, русская. Фатиха узнала жену Сафара. Она видела ее когда-то, но изо всех сил постаралсь забыть ее имя, внешность, все, что имело отношение к этой полной блондинке с простоватыми чертами лица. Отметила про себя, что женщина выглядит плохо – располнела, постарела, лицо несвежее, волосы давно не обесцвечивались, накрашена небрежно. Раньше она выглядела куда интереснее.

Фатиха поздоровалась. Гамат (так звали ее знакомого) быстро налил кофе, придвинул дешевое печенье, которым торговали оптом здесь же, на складе. Вздохнул, сказал, что торговля идет очень плохо. Жена Сафара пила кофе маленькими глоточками и молчала. «Что она здесь делает?» – неприязненно подумала Фатиха. Та, как будто услышав немой вопрос, обратилась к Гамату:

– Я понимаю, что торговля сейчас плохая, Сафар мне рассказывал… Но что мне делать?

– Я не знаю, Марина… – залепетал тот. Голос у него был совсем детский, смешной, казалось, что он никогда не говорит всерьез, а только шутит. – Как я возьму тебя на склад? Ты тут ничего не заработаешь…

Марина допила кофе и умоляюще поглядела на него покрасневшими глазами:

– Дети совсем маленькие. Что мне теперь с ними делать? Неужели нельзя помочь?

«У нее совсем нет гордости, – презрительно подумала Фатиха. – Никогда я не стала бы унижаться перед теми, кто убил моего мужа!»

– Марина, мы за день продаем две коробки помады и немного туши. И то почти вся тушь возвращается как брак. Как я замучился с этой тушью! Египетский «Ланком», самый плохой. Два раза развинтишь – и лопается. И это еще хорошо, если на второй раз! Чаще всего лопается сразу. Мне все возвращают, приходят менять целые коробки. А что я могу сделать? Даю людям поменять на такую же тушь, и они сидят здесь, проверяют каждый тюбик. И тоже все лопается. У меня уже весь подвал забит бракованными коробками. Куда их девать? А деньги мы за них уже заплатили. – Он болтал быстро, не остановишь. – Одежда тоже очень плохо расходится. Весь универмаг забит одеждой, и она у них в розницу дешевле, чем у нас оптом. Я говорил – надо устроить распродажу, освободить склад. У нас старые модели, такие теперь даже в провинции не покупают. Но меня никто не слушал! Мы дорого заплатили за товар… Купили не из первых рук, потом еще платили на таможне, чтобы провезти контейнеры, и вот пришлось поставить такие цены…