Анна Малышева - Лучше бы я осталась старой девой

Следователь заморочено посмотрел на две фотографии с отпечатками.

– Пальчики идентичные. Чьи, думаете?

– Хватит загадки загадывать. Я и без того хорош.

– Вот эти… – Помощник бережно придвинул к нему один листок. – Мы сегодня взяли с расчески нашей красавицы.

– Ты о Фатихе?

– Да. А эти… – Он придвинул другой листок. – Видите? Откуда, думаете?

– Тоже ее?

– Точно. Прекрасно получились. Это с того склада, где убили охранника. Пальчики в ванной, на кухне, парочка на входной двери, и главное – на сверточке, который лежал рядом с трупом на столе. И на часах тоже. Хороша девка?

– Слушай… – протянул следователь, рассматривая фотографии. – А я-то не поверил этому фрукту… Точно, одинаковые пальцы.

– Она там была!

– Я и сам вижу. А вот что делала? Грабила вместе с любовником? Это мне уже нравится. А то эта история про несчастную любовь… Значит, посетила склад с Ибрагимом, зарезали парня, расстались… Потом девка узнает, что ее любовника и подельника взяли и допрашивают. От страха решает покончить с собой. Похоже на правду?

– Вполне. Но Ибрагим-то каков?

– А что ты в нем нашел? – Поморщился следователь. – Хотел, чтобы он тебе про Фатиху рассказал? Такой будет молчать. Видно – ни черта не боится. Интересно, она только грабила с ним или убивала тоже?

– Кто ее знает? Про девочку бы рассказал, гад, и больше ничего не надо… Кстати, его отпечатков на складе нет. Возможно, в перчатках работал. А на другом складе, где пятого июля убили, – там все слишком старое, захватанное.

– Зови, – следователь положил обе фотографии на стол и еще полюбовался ими. – Теперь он не будет ее покрывать. Сдается мне, потому и молчал.

Сообщение о смерти Фатихи не произвело на Ибрагима никакого впечатления. Он все так же сонно смотрел прямо перед собой, щурился от света настольной лампы. За сутки он оброс черной блестящей щетиной.

– Не знаешь, значит, такую?

– А я не буду говорить, – лениво ответил тот.

– Чего боишься?

– Не вас же.

– Думаешь, вру про Фатиху? Показать фотографию? – Следователь бросил на стол фотографию с места происшествия – обугленный труп в углу черной от копоти «ракушки». Ибрагим заинтересовался.

– Это что?

– С конкурса красоты. Твоя девушка первый приз получила.

– А где она?

– В углу.

Ибрагим всмотрелся, сдвинул брови. Помолчал, спросил:

– Это когда было?

– Утром.

– Сегодня?

– Да. Так будешь говорить?

– Не буду.

– Кого ты теперь покрываешь?

– Никого.

– Хочешь сказать, один работал?

– Я давно не работаю.

– Ты мне еще поулыбайся! Ладно. – Следователь подвинул к Ибрагиму фотографию, чтобы тот все время видел ее и спросил: – Где был вечером десятого июля? В понедельник?

– Не помню.

– С девушкой виделся?

Ибрагим промолчал.

– Опять начинается? Так хорошо все рассказывал – и как убивал, и где, и почему… Почему же ты к русским девушкам приставал, если у тебя дома жена, а в Москве – любовница? Мало показалось?

Молчание. Потом последовал короткий и презрительный ответ:

– Не буду говорить.

– Чего боишься? В убийствах сознался, а где был десятого вечером – боишься сказать? Или забыл? А где твоя девушка была? Тоже не знаешь?

Молчание.

– Вы вместе были?

– Отстаньте.

– Она прятала девочку?

– Какую девочку? – Ибрагим поднял на следователя свои усталые покрасневшие глаза. – Что говорите, сами не знаете.

– Девочку, которую ты похитил. Она ведь об этом знала?

– Отстаньте.

– Где ребенок? Кого теперь покрываешь?

– Никого.

– Твоя любовница мертва. Кого в свидетели привести? Мухамеда?

– Это кто?

– Ты меня за дурака не держи… – вздохнул следователь. – Завтра будет тебе Мухамед.

– А зачем мне какой-то Мухамед?

– Он очень хотел тебя видеть.

Ибрагим уставился в стол и даже бровью не повел, услышав это сообщение. Казалось, рассматривал фотографию.

– Ты меня слышал? – Следователь закурил, протянул ему сигарету: – Возьми.

Ибрагим взял, не поблагодарив, закурил, жадно затянулся. Помолчал, прикрыв глаза, потом снова посмотрел на фотографию. Спросил, ткнув в снимок коротким грязным пальцем:

– Это что?

– «Ракушка». Гараж такой, где машина стоит. В машине твой Мухамед сидел. Его здесь нет, он в стороне. А Фатиха внутри. Вон, видишь? Теперь веришь?

– Все равно я вас не понимаю… – сосредоточенно ответил Ибрагим. – Мухамед, Фатиха… Что с девушкой случилось?

– Сожглась. Облилась бензином из канистры и сожглась в твою честь.

– Выдумываете? – Его губы снова расползлись в издевательской улыбке. – Скажете, я ее поджег? Я же тут сижу.

Следователь молча посмотрел на него, процедил:

– Ну ты и негодяй.

Ибрагим старательно курил сигарету, словно хотел закончить ее в две затяжки.

– Завтра поговорим, – пообещал следователь. – Иди. Жалко, я тебе зубы выбить не могу.

– Я иностранный гражданин. Буду жаловаться.

– Жалуйся. Ты в моей юрисдикции.

– Что?

– Я с тобой что захочу, то и сделаю.

Ибрагим аккуратно докурил до фильтра, с сожалением ткнул окурок в пепельницу.

– Спасибо. Если бы еще дали с собой…

Когда его увели, следователь устало сказал помощнику:

– Ну и сволочь. Слушай, что девчонка влюбилась в такого? Ему на нее плевать.

– Он играет. Дурака ломает. Посмотрим, как завтра после встречи с Мухамедом заговорит. Тот его сожрать готов.

– Готов… – пробормотал следователь. – А девочки нет.

Всю ночь Лена пролежала на постели одетая. Сына положила к стенке, велела ему спать, а когда уснул, беспокоилась – не потревожили бы его звонки. А звонили постоянно – по телефону, в дверь. В коридоре и в гостиной звучали шаги, неясные голоса, говорили только по-арабски. Слушай – не слушай – все равно ничего не поймешь. И все же она прислушивалась, как будто могла понять. Пыталась считать гостей – те приходили один за другим. Судя по всему, в гостиную набилось человек десять. Они то галдели, то вдруг затихали, Лена слышала гневный голос Мухамеда – узнавала только его. В ванной зашумела вода – кто-то мылся. Потом с кухни просочился запах свежесваренного кофе, жареного мяса. Ей захотелось есть, но идти туда?

Уснуть не удавалось – мешали тревога, голод, голоса, мешали мысли. Теперь она как-то особенно остро ощущала контраст между голосами в другой комнате и тишиной в этой. Ей больше не с кем было поговорить. Та, чей горячий шепот не давал ей спать все прошедшие ночи, исчезла. «Я даже лицо ее забыла, – подумала в ужасе Лена. – Не помню, и все!» Лена могла, конечно, описать словесно черты Фатихи – птичий профиль, огромные глаза, густые черные волосы, лежащие крупными мягкими кольцами на узких плечах и спине… Но что толку? Живая Фатиха, Фатиха, которая смеялась и внимательно прислушивалась к любому звуку, которая тайком курила у приоткрытого окна, надтреснутым голосом рассказывала о Сафаре – та Фатиха не появлялась перед ее внутренним взором. Ее образ был утрачен. Вместо него почему-то являлось лицо Арифа. «А они в самом деле похожи… – поняла Лена. – Но он никогда не был со мной правдив даже наполовину. Никогда не прощу. Он просто не имел права со мной сходиться, если у него такая семья!»