Наталья Корнилова - Вся жизнь – игра

– Нет, Алексей Павлович, – сказал Родион. – Не надо низводить все это до обычной мести. Между прочим, Алексей Павлович, именно Осадчий тем самым фантастическим выстрелом убил Мавродитиса, который, быть может, замышлял ваше физическое устранение. По крайней мере с американцами-то он договорился, а вот вы… ну, да вы все сами помните. Так что тот выстрел Осадчего пошел вам на пользу. Равно как и Цветков не был ангелом, мало ли какие дела творились в его фирме и вокруг нее, взять хотя бы исчезновения этих дальнобойщиков и…

При фамилии Цветков и последних словах Родиона и без того бледное лицо Маминова стало белым, и показалось, что он вот-вот упадет в обморок. Если сравнить того холеного, надменного, скупого на слова и жесты джентльмена с равнодушными тусклыми глазами, каким я впервые увидела Маминова, и сидящее перед нами на низком диванчике трясущееся существо с блуждающим взглядом, белым лицом, по которому катился пот, – то между этими двумя ипостасями одного человека не было ничего общего.

– И… что же? – пробормотал он. – Что теперь?

– А что теперь? Нужно найти ту дверцу, которую открывает этот ключ.

– Чтобы там оказалось какое-нибудь взрывное устройство и нас разнесло на куски… – выговорил он. – Это же ловушка… ловушка.

– Не думаю, – сказал Родион. – Это не так. Осадчему и тому, кто за ним, не нужна ваша смерть. Так что мы можем открыть эту дверцу. Мне кажется, что это ячейка камеры хранения на вокзале. Если только нет такой дверцы, о которой я не знаю, а знаете вы и те… – Он устремил пристальный взгляд на Маминова, и тот, немного обретя хладнокровие, покачал головой:

– Такой дверцы нет. У меня есть несколько сейфов на работе и на территории принадлежащей мне недвижимости, но там сложная система открывания, требующая моего личного присутствия, не иначе. Так что – нет.

– Я тоже так рассуждал, – сказал Родион. – Значит, ключ действительно чисто символический. А под ним – жетон от камеры хранения вокзала. Но какого вокзала? Я думаю, что все ответы даны в этой записке. Тут упоминается Казань. Вроде бы некстати, а кто знает? Предположим, что нам нужен именно Казанский вокзал. Лично я сто лет там не был. Вы давно не были на вокзале, Алексей Павлович?

Тот только скривил губы. А я сказала:

– Но даже если ваша догадка верна и они что-то оставили на Казанском вокзале, в чем я еще очень сомневаюсь, то для того, чтобы найти и открыть ячейку камеры хранения, нужен ее номер и четырехзначный код. А мы его не знаем.

– Но насколько я помню, система пользования ячейками хранения проста: бросаешь в прорезь автомата вот этот жетончик, набираешь код, он, кажется, четырехзначный, и забираешь свои причиндалы. Код выбираешь сам. – Родион вынул из стола записку, столь нагло подброшенную в эвакуационный ход климовской дачи, и продолжил: – В записке есть фраза как бы от имени покойного Цветкова: «Привет сестренке Аннушке и родственничку Алексею Палычу, родившемуся в 1967 году и едва не помершему в нынешнем».

– И что? – довольно резко спросил банкир. – К чему вы это зачитываете?

– Год вашего рождения.

– Да я прекрасно помню, в каком году родился!

– Суть не в этом. Очень часто люди, чтобы не забыть код камеры, набирали в качестве шифра год своего рождения. Например: 1950. Этим, кстати, пользовались мошенники, которые подглядывали, кто куда кладет багаж, прикидывали по лицу, сколько человеку лет, и зачастую открывали ячейки. А тут – год вашего рождения: 1967.

– Даже если ваша догадка хоть чуточку верна, мы не знаем номера камеры, – мрачно сказал Маминов.

– Почему же? Я думаю, что недаром они присобачили сюда ключ с…

– Триста пятьдесят! – воскликнула я. – Номер камеры – триста пятьдесят!

– Совершенно верно, Мария, – скромно улыбаясь, подтвердил босс.

Через некоторое время я, Родион и, что самое интересное, Маминов без всякой охраны вышли из машины перед зданием Казанского вокзала. Банкир не взял ни одного из своей сильно поредевшей охраны (кстати, те двое, что должны были сопровождать Маминова на дачу на джипе, так и не появились, и поиски результатов пока не дали). То, что еще пару дней назад выглядело бы как нонсенс, как глупость, как необъяснимая неосторожность, теперь уже не имело значения. Кажется, Маминов окончательно уверил себя в том, что если ему суждено быть убитым, то этого не избежать и за тремя кольцами охраны. С этим фатализмом он с отстраненным видом прошел в здание вокзала, где Родион со свойственной ему безошибочностью ориентировки сразу же направился к камерам хранения. Поиск был коротким. Вычисленная, верно ли, неверно, ячейка оказалась перед нами.

Родион бросил в прорезь автомата жетон и приготовился набрать код. Молчаливо стоявший за его спиной Маминов вдруг положил руку на плечо моего босса и сказал:

– Родион Потапович, позвольте, это сделаю я. Если уж там какой-нибудь камуфлет, то предназначается он мне. Я не хотел бы, чтобы вы погибли из-за меня.

– Алексей Павлович, я почти уверен, что ваши подозрения беспочвенны. Но, с другой стороны, за эти дни произошло столько всякого, что нельзя исключать никакой возможности. В том числе и той, что мои выкладки, весьма условные и чисто гипотетические, ошибочны и камеру хранения я вычислил неверно. Хотя ключ, как видите, подошел, но… это еще ничего не значит. Ну, набирайте код.

Я затаила дыхание. Быть может, сейчас произойдет новый поворот событий, который прояснит многое. А может, все это просто плод не на шутку разыгравшейся фантазии моего босса. Как знать…

Маминов нажимал: один – девять – шесть – семь.

…Код сработал.

Щелкнул замок, и Маминов, не глядя на нас, потянул на себя дверцу камеры хранения. Все-таки босс сумел вычислить этот код, правда, по довольно прозрачным указаниям на него, содержащимся в записке. Маминов открыл камеру хранения, но, разумеется, никакого взрыва не последовало. Маминов пошарил в ячейке и извлек оттуда довольно внушительный бумажный пакет. Он покрутил его в руках, потом передал Родиону:

– Я ничего не заметил… Тут что-нибудь написано, ну, на упаковке?

– Нет, ничего, – отозвался босс. – Но я так предполагаю, что написано внутри. Написано и записано. Потому что тут, кажется, упакован мини-диск. Кроме того, тут какие-то бумаги. Одним словом, распаковывать прямо здесь никакого смысла нет, так что в любом случае требуется ехать в офис. Вы не против прокатиться туда еще раз, Алексей Павлович? Впрочем, что я спрашиваю…

– Распечатывай, Мария, – отрывисто произнес босс, едва мы вошли в наш офис.

Я осторожно взрезала ногтем упаковку пакета и заглянула внутрь. Действительно, босс оказался прав: тут был мини-диск в плоском прозрачном футлярчике. К нему прилагалась стопка бумаг. Я аккуратно вынула все это и протянула Маминову. Он глянул на первый лист, и лицо его вытянулось и смертельно побледнело. Руки дрогнули, и бумаги упали на ковер, разлетевшись веером от диванчика почти до моих ног. Босс встал: