Наталья Корнилова - Все как в кино

От толчка моей ноги девица вздрогнула, затрепыхалась всем телом, а потом, медленно повернув голову, подняла на меня совершенно бессмысленные глаза и выговорила хрипловатым ломким голосом:

– А-а-а… Курбатый, ты, что ли? А зачем бороду отпустил?

Сказав это, девица уронила голову на исходную позицию и снова задремала.

Я невольно прошлась ладонью по подбородку, как бы проверяя, не выросла ли у меня в самом деле бородка. Не обнаружив никакой растительности, чего, впрочем, и следовало ожидать, не правда ли? Я перешагнула через галлюцинирующее чудо в грязной футболке и одной тапке и как раз в этот момент я увидела перед собой небритого молодого джентльмена в звездно-полосатом цилиндре (то есть попросту символизировавшем американский флаг), в довольно приличном пиджаке, надетом, правда, на голое тело, и при галстуке, нацепленном непосредственно на шею. Это было самой презентабельной частью прикида молодого человека. Поскольку весь остальной его наряд состоял из порванных в нескольких местах семейных трусов, смахивающих уже не столько на традиционное мужское нижнее белье, сколько на набедренную повязку дикаря – веревочку (в данном случае – резиночка) с болтающимися на ней лоскутами цветастой дешевой материи.

Из-под цилиндра торчали всклокоченные волосы и таращились глубоко запавшие в глазницы темные гляделки, которые и глазами-то назвать сложно – столько мутной остекленелости, вызванной, вероятно, ударной дозой алкоголя, было во взгляде этих, с позволения сказать, органов зрения.

– Имею честь представить вам, – с места в карьер начал он сипловатым баском, – фаллоимитатор нового поколения…

Я аж остолбенела: ну и начало беседы!

– Фаллоимитатор модификации «Дилдос» обеспечивает вам комфортное проникновение, при котором с последующими ритмичными движениями известного порядка достигается полное удовлетворение…

– Постой, паровоз!.. – попыталась было прервать я его словами из известной песни, но не тут-то было. Паровоз с пьяным машинистом раскочегарился и набрал ход.

– Если вы предпочитаете анальный секс вкупе с традиционным, – слова из-под звездно-полосатого цилиндра выскальзывали в одном ритме с движениями рук странного субъекта, в которых появлялся рекламируемый таким замечательным образом интим-инвентарь, – то могу предложить вам гиперликвидный резонирующий дубль-имитатор модификации «Темптэйшн». По желанию клиента возможны варианты товара с различной амплитудой вибрации, съемными насадками, подсветкой…

– А сигнализацию нельзя поставить? – успела ввернуть я.

Субъект взмахнул перед моим носом пучком каких-то чудовищных розовых изделий, имитирующих соответствующие натуральные органы (только в полтора раза больше), и продолжал сыпать частыми, назойливыми и неуловимыми, как раскатившийся горох, словами:

– В качестве бонус-удовольствия могу представить вам вагинальные шарики со смещенным центром тяжести, пригодные также для профилактики…

– А примерить нельзя? – перебила его я, а потом, не дожидаясь, что «паровоз» снова наберет скорость, шагнула вперед и тряхнула субъекта за плечи так, что тот выронил свою секс-продукцию, и резиновые члены, и прочая, прочая, прочая раскатились по полу, а цилиндр соскользнул с макушки незадачливого «рекламного агента» и упал на грязный табурет у стены.

– Мне нужен Михаил Розенталь, – быстро проговорила я. – Он здесь?

– Зы-десь, – выговорил субъект, – только он куда-то ушел… э-э-э… а ты что… н-не блядь?

Этот вопрос был столь же оригинален, как предшествующая ему реклама изделий секс-индустрии. Я оттолкнула субъекта, который был чудовищно пьян (не понимаю, как он мог произнести такую содержательную речь, да еще столь ясно и четко, если сейчас потерял способность выговорить более или менее сносно два-три слова), открыла дверь, ведущую в комнату, и в лицо мне ударила музыка и тяжелый, спертый воздух, пропитанный алкоголем, табачным дымом и еще чем-то отвратительным.

Посреди комнаты лежал голый мужик и пил пиво. Прямо на жирном брюхе любителя пива сидела столь же скудно экипированная дама.

– Где Розенталь? – громко спросила я, стараясь перекричать музыку.

– Катька, ты? – не глядя на меня, тускло спросила девица.

– Я, – не задумываясь, произнесла я.

– А он на кухне был…

– Понятно, – сказала я, полюбовавшись на них. – Розенталь на кухне, говорите?

И, повернувшись, я увидела в дверях того самого субъекта, что так эксцентрично встретил меня в прихожей. На нем снова был «американский» цилиндр.

Он выключил музыку (если это можно так назвать) и уставился на меня осоловелыми глазами.

– Я вспомнил, – наконец произнес он. – Вы… вы…

– Что – я?

– Вы-спомнил, – наконец выговорил он, роняя зажатый в кулаке фаллоимитатор. – Розенталь… Розенталь – это… как бы вам так сказать…

– Ну говори, коли начал, – произнесла я, видя, что он опять замялся (а как бодро рассказывал про «вагинальные шарики со смещенным центром тяжести»), – что с Розенталем?

– Розенталь – это я, – брякнул он и обессиленно сел на пол.

– Какое сегодня число?

Я ошеломленно посмотрела на высунувшего мокрую голову из-под крана Мишу и ответила:

– Тринадцатое!

– А-а-ат повезло! – резюмировал он. Потом пригладил мокрые волосы слегка подрагивающими ладонями и спросил:

– А… месяц?

– Сентябрь. Про год лучше и не заикайся.

– Я и не заикаюсь, – отозвался он. – А вам правда не нужны фаллоимитаторы? Я почему-то подумал, что вы именно за ними пришли. У меня иногда клинит мозги. Собственное имя забываю. А вот священный долг перед Родиной – широкое внедрение фаллоимитаторов, вибраторов и прочих прелестей жизни в народные массы… вот об этом никак позабыть не могу. На автопилоте говорю. Как вот с вами… в коридоре. А… вы кто?

– Я из службы спасения заблудших, – серьезно сказала я. – Я тебя даже не узнала сразу.

– Не узнала… – пробурчал Миша, растирая коричневые мешки под глазами и теребя свое синевато-зеленое потасканное личико. Потом он подозрительно уставился на меня и выговорил: – А где ж ты меня видела, чтоб узнавать или не узнавать? В музее восковых фигур мадам Тюссо?

– В кино. А если серьезно, то тебе не все ли равно, откуда я и где тебя видела. У тебя деньги есть, Миша?

Он встрепенулся.

– Похмелиться бы… вчера последний портвешок раздавили. Раздавили… Борька Толстый, который в комнате валяется, сел в кресло – и раздавил. У него диабет. Чешская школа структурализма… черт! Это, значит, осень… а ведь еще недавно май был. Праздник этот… майский. Ну да… Октябрьская революция.

– У тебя с календарем отношения решительно не сложились, – посочувствовала я. – Так вот… мне нужно задать тебе несколько вопросов. Ты работал на киностудии?