Наталья Корнилова - Все как в кино

– Мы все поняли, – сказала я.

Джино кивнул и перевел разговор на другую тему:

– Теперь о нашем заказе. Насколько я понимаю, ваш хозяин хочет остаться инкогнито?

– Да.

– Это совершенно логично. Здесь у меня претензий нет. Частная жизнь – она на то и частная жизнь. Вероятно, он какой-нибудь нефтяной или газовый магнат, который не знает, куда вложить деньги? Или он – иностранец: зажравшийся америкашка-банкир, арабский шейх или немец, истосковавшийся по сладкому эксклюзивному русскому мясу?

Я молчала. Джино засмеялся, легонько хлопнул ладонью по столу и проговорил:

– Ну хорошо. Это не мое дело. А вот теперь о том, что есть самое что ни на есть мое дело: какую сумму он планирует вложить в производство нужного ему фильма?

– До ста тысяч долларов, – сказала я.

– Это реальные деньги, – одобрительно кивнул Джино. – Есть от чего плясать. Какую же тематику ваш хозяин предпочитает фоном для… м-м-м… реализации своих прихотей?

– Тематику? Историческую, – сказала я. – Должным образом костюмированную, разумеется.

Джино кивнул, но ничего не сказал: он ожидал продолжения.

– Мой босс предпочитает историческую тематику, и преимущественно на средневековые сюжеты. Но это не суть важно. Сюжет и некоторые пожелания по постановке я передам вам позднее. Не сегодня. Завтра или послезавтра, как пожелаете. Я так полагаю, что у вас профессиональный состав – актеры, осветители, кино– и звукооператоры, декораторы, гримеры, ну, и так далее?

Джино снисходительно улыбнулся и сказал:

– Разумеется. Большая часть училась во ВГИКе и театральных училищах, работали в серьезном кино. У крупных режиссеров. Но там много не заработаешь. А я плачу хорошие деньги.

– Я поняла. Мой босс выдвигает непременное требование, которое я должна сказать вам прямо сейчас. Если вы его не примете, мы будем вынуждены отказаться от сделки.

Джино оперся локтями на тонированную крышку стола и подался вперед, отчего его лицо попало в полосу света, исходящего от свечей. Черт его знает, игра ли это бликов и светотени, но оно – даже несмотря на черные очки, не дающие увидеть глаза! – показалось мне смутно знакомым. Черт побери, где-то я его определенно видела!

– Что это за условие? – отрывисто спросил он, напрочь отбросив тот немного жеманный, с насмешливыми нотками и чуть нараспев тон, которым он до того разговаривал со мной.

Я тоже подалась вперед и ответила (между нашими лицами осталось не больше полуметра):

– В этом фильме должны сниматься два непрофессиональных актера.

– Вот как? И кто же?

Я выдержала эффектную паузу, впившись глазами в его лицо, потом спросила:

– Курить у вас можно?

– Курите. Пепел можете стряхивать прямо на стол. Так что это за актеры?

Я прикурила прямо от свечи, затянулась, выпустила струйку дыма и ответила:

– Я и мой спутник Михаил. Вот он.

Джино некоторое время буравил меня взглядом, потом откинулся на спинку кресла и расхохотался.

– Что тут смешного? – холодно спросила я.

Джино издал еще несколько булькающих звуков, долженствующих обозначать смеховую реакцию, а потом, резко посерьезнев, произнес:

– Вы понимаете, что говорите?

– Вполне, – уверенно ответила я. – Ничего ужасающего я в этом не нахожу. Ведь вы не думаете, что я решилась на это на благотворительных началах? Я думаю, что сейчас все продается и все покупается. Так вот: почему мне за большие деньги не уступить прихоти моего босса и не пойти на то, на что многие, ничуть не лучше меня женщины решаются за бесценок? Он так хочет. Ну что ж… неприятно, но ничего смертельного.

– Вы смелая дама… как вас, Мария?

– Да.

– Хорошее имя. А ваш босс не любит евангельскую тематику, а?

– Не богохульствуйте! – перебила я его.

Порнобарон поднял брови:

– Но вы же только что сами сказали, что все продается и все покупается. В том числе религия и бог. Ведь продал же его Иуда за тридцать сребреников.

– Я не хочу говорить об этом, – сухо отозвалась я. – Вы принимаете условие моего босса?

– Нужно сделать пробы. Вдруг вы не соответствуете? – с нотками иронии сказал Джино.

– Соответствуем, – почти весело сказал Миша Розенталь. – Не беспокойтесь.

– Ну что ж, – в тон ему отозвался Джино, – условие не из тех, которые делают сделку невозможной, как бы выгодна она ни была. Хорошо. Вы сами сделали свой выбор. Приходите завтра в «Петролеум» к трем часам дня. Там мы посмотрим предложенный вашим боссом сюжет. В зависимости от его особенностей вас отвезут на то или иное место съемки. На сегодня все. Было приятно поговорить.

Я секунду поколебалась, а потом решительно произнесла:

– И еще одна, на этот раз личная… просьба.

– А? Личная? Интересно. Надеюсь, вы не станете просить о том, чтобы я был вашим партнером в фильме? Боюсь, что это невыполнимо.

– Нет, не это. Не могли бы вы снять очки и поставить канделябр со свечами поближе к себе? Мне очень интересно взглянуть на ваше лицо. Мне почему-то кажется, что оно должно быть в высшей степени некиногеничным.

– Да? – отозвался тот. – Ну что ж, можно. Посмотрите. Мне, кстати, тоже всегда казалось, что я некиногеничен.

И он снял очки и, взяв в левую руку массивный канделябр, осветил свое лицо.

…Порнобарон оказался довольно симпатичным молодым мужчиной лет около тридцати (черные очки и особенности освещения накидывали ему еще лет этак десять), с широко поставленными большими глазами и красивыми дугами бровей.

…И все-таки он кого-то мне напоминает!

– Я ошибалась, когда сказала, что вы некиногеничны, – сказала я. – Вы чрезвычайно привлекательный мужчина и хорошо бы смотрелись на экране. В любом фильме. Но это вовсе не значит, – выдавив из себя лукавую улыбку, добавила я, – что я зову вас к себе в партнеры, Джино. Кстати, а как ваше настоящее имя?

– А вот этого не надо, – сказал порнобарон. – Я и так позволил вам больше, чем кому бы то ни было. Всего наилучшего. Вас проводят.

– Одну минуту, – проговорил Миша Розенталь глухим от напряжения голосом, – мне нужно передать вам еще одно пожелание моего босса. В случае, если вы найдете, что он слишком многого требует, хозяин готов накинуть еще. – Миша пристально посмотрел на меня и, наклонившись к уху Джино, что-то негромко произнес.

– Хорошо. Выйдите, Мария, – сказал тот. – Сейчас я верну вам вашего Михаила. Он просит две минуты.

Я вышла в коридор и устало прислонилась к стене. В сущности, уставать физически было не с чего: я сегодня не утруждала себя, и самое тяжелое, что я подняла за день (помимо собственной сумочки), была чашка кофе в баре Толстого, а самое длинное расстояние, пройденное мной единовременно, – сто метров: от посадочной полосы в Шереметьеве до ближайшего такси.