Ксения Баженова - Убить своего дракона

— Невроз. Подростковый невроз, мамочка. Если не запустить, должен к юношескому возрасту пройти. Нет! О шизофрении нет и речи, он прекрасно учится, очень начитанный и вообще достаточно развитый для своих лет. Малоконтактный? Да! Неуправляемый, агрессивный? Временами. А в принципе, нормальный мальчишка. Любит читать словари и научные трактаты? Но это еще не признак аутизма или шизофрении. Уверен, ему надо чаще видеться с отцом. Не волнуйтесь, уважаемая (конвертик в карман), при необходимости звоните. До свиданья, молодой человек! Успехов! Вот рецепт.

За редкой гомеопатией мама ездила с ним к какой-то подпольной тетке, квартира которой напоминала больше грязный, забитый сухими растениями и банками чулан. Для покупки лекарств опять старалась выбирать разные аптеки и долго сбивчиво объясняла, что лекарство необходимо больному сыну ее школьной подруги, хотя никто ее не слушал. Покров тайны был основным в доме: «Об этом вслух не говорят!», «Об этом лучше помолчать» — стали любимыми мамиными фразами в контексте данной ситуации. Травки он пил, а дорогостоящие лекарства засовывал за щеку и выплевывал в туалете.

Лучше всех трав на него действовали ритуалы. Сколько раз видел он это слово в книгах. Но только слово, описания же самих действий не было. Пришлось изобретать самому в соответствии с ситуацией и состоянием. Страхи стали стимулом к тому, чтобы выработать поведение, свод правил и действий, которые будут сопровождать его в дальнейшей жизни, где не должно остаться места суетливости и волнению. Только осознанность, аккуратность и строгое подчинение спасительному распорядку.

Таких пунктов накопилось множество. Нужно было снимать одежду в определенном порядке и так же надевать, раскладывать приборы на столе тоже определенным образом, собирать портфель по отлаженному плану. Если задуматься, то каждый день и каждый час его жизни был посвящен их соблюдению, и каждое дело, каждое занятие обретало свое гармоничное для него строение, свой рисунок.

И они для него стали привычными, как для обычных людей почистить зубы, и не напрягали его. Кстати, зубы! С ними пришлось помучиться: зеркало внушало первобытный трепет, и он предпочитал им не пользоваться. Но чуть позже пришлось смотреть в него, и он постепенно привык: бриться спиной к зеркалу было невозможно. Постепенно он научился включать мозги выгодно для себя. Глядя в «омут» над раковиной, не вызывать больше облик оборотня, а концентрироваться только на своих движениях.

Перед контрольными (а позднее — экзаменами) он всегда заворачивал за угол, входил в ветлечебницу, оглядывал ее, будто кого-то ищет, втягивал носом запахи животных и лекарств и, удостоверившись, что хорошо их прочувствовал, продолжал свой путь. Для отвода глаз он садился на стул с какой-нибудь собакой и гладил ее, общался с ней. Собаки его любили. Его уже узнавал персонал, все здоровались и умилялись, как мальчик любит животных, и шутили, что, когда вырастет, точно станет ветеринаром.

Утром он три раза перекатывался с боку на бок выверенными одинаковыми движениями и после, лежа на спине, рычал три раза в тишину комнаты. Однажды после очередного приступа, который душил его уже несколько дней, он случайно сделал это движение, и днем кошмар прекратился. С тех пор каждое утро он катался вот так по кровати и, если приступ все же случался, то винил себя. Считал, что какой-то этап был им нарушен, и он снова и снова вымерял каждый сантиметр на своей кровати по утрам.

Ну и, конечно, луна! Он завел календарь полнолуний и в такие дни предпочитал никуда не ходить и ни с кем не общаться. О луне даже в сказках было подробно написано, как она помогает в оборотничестве. Эти сказки стали для него первой энциклопедией ритуалов и догадок. Самое большое количество оборотней было в японских и китайских. Но и в русских их присутствовало достаточно: ударился Иван Царевич о землю и превратился в сокола; а Царь Гвидон — то в комара, то в муху. Царевна-лебедь! Царевна-лягушка! Но сказочный период был короток, он очень скоро обнаружил в домашней библиотеке книги по этнографии. И здесь уже говорилось о болезни — лекантропии.

Для юной психики это была задача с неизвестными огромной сложности, задача найти наиболее приемлемые способы для выживания со всеми уже придуманными им ритуалами и правилами — плодами тишины, работы ума и одиночества. Он себя чувствовал совсем чужим в этом мире. И учился камуфлироваться по обстоятельствам, не заводил друзей, даже просто близких знакомых. Много занимался внешностью: не абы как натянуть одежду, а все должно сидеть идеально. Использовалось все, что придает человеку «форму», но, как и волки в природе, он предпочитал оставаться один. Вся его душа стремилась к уединению.

Сегодняшний визит в клинику оказался для Ольги очень воодушевляющим. Рецепты, которые вручил ей седенький профессор, показались аттестатом за успешно сданные экзамены.

— Ну, что, голубушка моя, Ольга Андреевна! Все хорошо. Немного слабовато ваше сердечко, но еще вполне-вполне жизнеспособно. Поэтому, главное, принимайте лекарства. И живите долго, спокойно и счастливо.

Теплое пожатие сухой ладони и белый халат профессора оставили в ее душе чувство свежести, чистоты и довольства, будто ее саму вымыли, накрахмалили и выгладили.

Спускаясь по гулкой прохладной лестнице, она услышала, как четко постукивают ее каблучки, и сказала себе:

— Все! Шарканье прекращаем!

И в голове вдруг неожиданно появилась мысль о работе, оставленной ради Гриши. Прежде чем отправиться на вокзал, она зашла в аптеку, а затем в книжный магазин, где долго выбирала и купила несколько профессиональных журналов. От новых переживаний и городской жары Ольга быстро утомилась и решила взять такси, чтобы успеть вернуться до обеда.

Осень уверенно и быстро вступала в свои права, но, должно быть, в преддверии грозы в воздухе повисло тропическое парилово, и вскоре Ольга почувствовала себя хуже, хорошо, что бомбилы выстроились очередью рядом с метро. И она не торгуясь согласилась на высокую цену, которую заломил усатый водила в потертой вельветовой кепке набекрень.

Гроза их накрыла на выезде из города: наступивший сентябрь на своем исходе сжалился над подмосковными землями и вылил всю неизрасходованную летнюю норму осадков. Когда миновали фронтовую линию дождя, Ольга стала смотреть на дорогу. Все цвета вокруг сделались ярче и насыщеннее, деревянные домики будто заново покрасили, пыльная флора у дороги воодушевилась и поднялась, сверкая изумрудно-зеленым, ярко-желтым и фиолетовым. Что до участков, так те вообще забыли о наступлении осени и возомнили себя райскими кущами или разноцветными павлинами, и каждый, распушив свои перья и пестрые лепестки, боролся за звание главного ботанического сада дачного Подмосковья. За заборами мелькали зонтики; земля расползалась коричневой жижей, чавкающей и скользкой, дачники обулись в резиновые калоши и сапоги, которые замызганными парочками стояли почти у каждого крыльца.