Рут Ренделл - Солнце для мертвых глаз

Когда Агнес услышала, что собирается сделать Элейн, она предприняла слабую попытку отговорить ее. Но вместе с душевным теплом и неподдельным интересом к судьбам других у нее напрочь отсутствовало и умение убеждать. Вероятно, потому, что ей не хватало достаточной заинтересованности в ком-либо.

– Ты потревожишь свои внутренности, – сказала она.

– При чем тут внутренности, а? Я буду делать в ногу.

– Папино лекарство просрочено. Прошло пять лет.

Однако так и не смогла остановить дочь, которая отправилась в ванную за шприцем и ампулой. Элейн часто наблюдала, как отец делает себе укол, и хорошо помнила все детали процедуры. После себя Том Таутон оставил большой запас ампул, и Агнес не выбросила ни одной, как и проинструктировала ее практикующая медсестра из департамента здравоохранения. Элейн решила взять несколько ампул, а по дороге домой купить шприц.

Роясь в аптечке, она нашла коробку с надписью «толбутамид». Вспомнив, что сначала этот препарат прописали отцу принимать через рот и только потом стали вводить внутривенно, она проглотила пару капсул и запила водой из холодного крана. Вреда от них не будет. Делать себе уколы – гораздо сложнее, но она видела, как это делается, поэтому тоже сможет.

После этого Элейн вернулась к матери и сказала, что нальет себе чашку чаю. И что собирается отказаться от сахара в чае.

– Будет трудно, – сказала она, – но я должна думать о своем здоровье, – а потом добавила фразу, которую где-то слышала, или нечто похожее: – Ради Джимми я должна подумать о своем здоровье.

На кухне, пока закипал чайник, ей пришлось сесть. Уже сидя, Элейн почувствовала, как закружилась голова и потемнело в глазах; она задрожала, сползла на пол и впала в кому. Ее мать, устав ждать чай, заснула и обнаружила свою дочь только после пяти.

Приехав из колледжа на пасхальные каникулы, Тедди обнаружил, что в дневное время дом пустеет. Джимми не счел нужным известить власти о смерти жены и продолжал получать полную, как для семейных пар, пенсию, которую ему начислили по достижении шестидесятипятилетия. Примерно в то время произошли некоторые изменения в законодательстве, и теперь пабы были открыты весь день. Джимми приходил туда в десять утра и сидел до шести-семи вечера.

Трудяга Кейт, которому до пенсии оставался еще год, продолжал работать водопроводчиком, главным образом ради карманных денег. Он неплохо зарабатывал, этот Кейт. На деньги, заработанные, например, за прошлый год, он сумел съездить в Лансароте и построить навес на бетонной площадке, чтобы укрыть свой «Эдсел» от непогоды. Он был хорошим водопроводчиком и приходил всегда, когда бы его ни вызывали; когда протекал бак на чердаке, когда вода не поступала в бачок унитаза – на Кейта всегда был спрос. Поэтому дом пустовал и впервые был в полном распоряжении Тедди.

Он мог бы позвать в гости друзей, но у него их не было. Альфред Ченс был единственным, кого можно было бы с натяжкой назвать его другом. Девушек из колледжа влекло к нему, и они не скрывали своих чувств, но он отвергал их. Тедди был одиночкой, и ему нравилось считать себя таковым. Первым делом, оставшись в одиночестве, он принялся изучать дом и обыскивать его – раньше у него такой возможности не было.

Дом был грязным и из-за обилия шерстяной пряжи и шерстяной одежды наводнен молью. Личинки древоточца жадно пожирали мебель в гостиной и со столика под телевизором успели перебраться на гладильную доску. Тедди закрыл глаза и представил, как дом поглощают насекомые, сверля, буря и пережевывая его, и ему даже стало казаться, что он слышит то мерное шуршание и жужжание, которые сопровождают это хищническое истребление.

В ванной были пауки, по полу ползали мокрицы. На малиновых кистях грязных штор устроились божьи коровки. Издали они напоминали струпья на коже. Тедди зашел в комнату Кейта, не потому, что там было нечто особенное, что хотелось бы увидеть или проверить, а просто из любопытства и увлекательного омерзения. Неосознанное удовольствие – вот что он чувствовал, когда рассматривал вечно неубранную кровать с никогда не менянным постельным бельем. После смерти Элейн больше никто не занимался стиркой, и в одном углу росла куча заношенной одежды. Кейт обычно дожидался, когда у него останутся одни брюки и одна драная майка, и только тогда запихивал груду одежды в корзину и нес все это прачке.

Воздух в комнате представлял собой смесь застоявшегося запаха сигаретного дыма, сладкой вони сыра с плесенью и сухого, горьковатого, желтого зловония нестираного белья. Обычные, стандартного размера пепельницы были малы для Кейта, и он пользовался старой кастрюлей фирмы «Пирекс», в которую стряхивал пепел и гасил бычки. Она стояла на полу рядом с кроватью. Тедди сел на корточки и заглянул под кровать. Он с детства помнил, что Кейт хранил там выпивку. Она была там и сейчас: полбутылки водки, целая бутылка джина и три банки лагера с хомутами от пластмассовой счетверенной упаковки.

«Напоминалками», сделанными на розовых и голубых листках, Кейт заклеил оконное стекло и фасад высокого комода. На них были записаны телефоны клиентов и адреса фирм, продававших сантехнику. К одной стене были приколоты фотографии героев Кейта, вырезанные из библиотечных книг: Карла Бенца и Готлиба Даймлера, изобретателей автомобилей, и Фердинанда Порше, стоявшего рядом со своим «народным автомобилем» в гитлеровской Германии. Их строгие, серьезные лица и безупречные костюмы являли собой разительный контраст с убогим видом комнаты.

В соседней комнате спал Джимми, один. Его кровать была укрупненной версией кровати брата. Несколько недель назад, если судить по цвету и характеру пятен на наволочке, у него случилось носовое кровотечение. Вероятно, именно эти следы и привлекли мух, которые – их было с десяток или больше – кружили у закрытого окна и бились в стекло, в то время как одна трупная муха, огромная, как пчела, с жужжанием носилась взад-вперед по комнате. Тедди заглянул в шкаф. От одежды его матери пахло старой овцой. На покрытой свалявшимися комочками шерсти личинки моли уже успели оставить свои следы, а в швах виднелись их коконы, серовато-белые, как плесень.

Именно те цвета, которые она так любила, восхищали и отталкивали Тедди. Он немало знал о сочетании цветов, а за последнее время успел кое-чему научиться. И знал, например, следующее: сочетания, которые выглядят красивыми в природе – примула на фоне темно-зеленых листьев плюща, синяя бабочка на розовой розе, – не всегда приемлемы, с эстетической точки зрения, для изобразительного искусства или для тканей. Элейн помещала ярко-зеленый рядом с алым и охру рядом с пурпурным, у нее бирюзовый контрастировал с персиковым, а малиновый теснил зеленовато-голубой. Сочетания цветов резали ему глаз и вызывали внутри него гнев.