Татьяна Степанова - Валькирия в черном

Ком из бинтов на подушке затих. Глаз потух. Пальцы, вцепившиеся в одеяло, расслабились.

Медсестра наклонилась над ним.

– Ну вот, – шепнул ей Мишель Пархоменко.

– Все хорошо, милый.

Это сказал кто-то из НИХ – тех трех, замерших в ожидании.

– Я позову доктора, а вам лучше теперь уйти.

Это сказала медсестра. Гущин и Катя беспрекословно подчинились.

Обыск в доме Пархоменко начался, как только известили Электрогорскую прокуратуру и побывали в местном суде.

Готовились перевернуть весь этот богатый особняк, но нашли почти сразу.

В гараже в коробке из-под гаванских сигар – пистолет.

Наталья Пархоменко, оставшаяся в доме полной хозяйкой, наблюдала за обыском, сидя в шезлонге на веранде, куря сигарету.

В вечернем воздухе витал сладковатый аромат марихуаны.

– Проверить по обоим убийствам – Александра Пархоменко, по тем данным, что кипрская полиция переслала, и по Архипову тоже, – распорядился Гущин.

Когда сидели в Электрогорском отделе и ждали результатов проверки, из больницы позвонили: Михаил Пархоменко скончался.

Потом стемнело.

Катя подумала – вот воскресный вечер. Тут в Электрогорске люди едут с дач и огородов на трамвае. А она даже и не заметила, что воскресенье.

Пистолет оказался тем самым оружием, из которого застрелили Александра Пархоменко.

Гущин долго читал заключение, сброшенное по факсу, словно до сих пор не верил – даже экспертам.

К убийству на проспекте Мира этот пистолет отношения не имел.

На этом воскресенье – утро, день, вечер – не закончилось. Электрогорск припас кое-что еще.

– Из опорного пункта участковый Игрушкин докладывает, товарищ полковник, тут у меня мальцы, ну, в смысле, малолетнее ворье. Так вот, проскальзывает у них красной нитью…

Вызов – рапорт гремел по громкой связи густым прокуренным басом. Полковник Гущин, сраженный наповал последними событиями, реагировал не совсем адекватно:

– Что он там болтает?! И это участковый, он что там, пьяный? Понять ничего нельзя.

Местные оперативники доходчиво шепотом начали объяснять: этот участковый Игрушкин, не смотрите, что говорит чудно, он лучший участковый города и шшшшш! Не кричите, ради бога, а то услышит, обидится, потом вообще слова от него не добьешься. А выслушать стоит, потому что раз звонит – это всегда, что называется, «даешь!».

– Начальник криминальной полиции области слушает, – отчеканил Гущин по громкой связи.

Катя, притулившаяся в уголке кабинета, так вымоталась за этот день, что… честно, ей сейчас вообще ничего не хотелось. Пусть этот участковый с забавной фамилией доложит и заткнется.

– Докладываю! – гаркнуло в ответ. – Задержаны в супермаркете с поличным на краже шоколадок. Шесть и восемь лет братья Жидковы – Савва и Геннадий. Давно у меня на подозрении, так как лазили по дачам в отсутствие хозяев. В том числе и там, в поселке, где ваш майор дачу имел. Сидят тут у меня в опорном, ревут, сопли утирают, но это притворно. Хитрые как лисята оба, мать с ними просто замучилась, она в пожарной охране дежурит сегодня. Так вот, они кое-что видели. Сразу не скажут, нужен подход.

– Везите их сюда в отдел, я хочу с ними лично поговорить.

– Лучше вы к нам в опорный, товарищ полковник. Напарник тут уже молоко на плитке греет, сейчас шоколадом напоим гаденышей… у них в разговоре прямо красной нитью проскальзывают… интересные вещи, если только не врут, конечно, ну да у меня не соврут. Они меня боятся.

По громкой связи раздалось негромкое хихиканье. Затем кто-то словно издалека пропищал: «Улет!»

– Дурдом, – совсем взъярился Гущин.

– Федор Матвеевич, давайте я сама съезжу в этот опорный пункт, а вы отдохните, – Катя вышла из тени.

Он лишь зыркнул на нее.

Опорный оказался близехонько – две остановки на трамвае. Но помчались по ночному уже Электрогорску, естественно, на патрульной машине.

Кате все казалось дорогой – вот, Электрогорск словно специально… точно немножко хочет сбить пафос и унять, приглушить это чувство… очень сложное чувство… чем дальше, тем хуже. Нет, трагическое и комическое порой шествуют в этом городке рядом, иначе бы он не выжил, этот городок, загнулся еще тогда, в пятьдесят пятом. А так вроде всегда есть надежда.

Да, всегда есть надежда, когда на плитке греется молоко и плавится шоколад.

Малыши сидели за столом в прокуренном опорном пункте, похожем на корабельный трюм (зачем, скажите, в опорном пункте полиции спасательный круг на стене, ржавый якорь, модель парусника и барометр?).

Маленькие воры пили из огромных кружек шоколад и таращились на Гущина и Катю – святая простота. Оба в кедах, замызганных футболках и штанах со множеством карманов, куда так ловко можно совать краденое с полок супермаркета.

– Они еще и куртки на себя напяливают, чтобы бутылки прятать, в такую-то жару такой прикид.

Участковый Игрушкин, судя по голосу, тянувший на великана-людоеда, оказался самым обычным – лысым, в ладно пригнанном форменном мундире и роста совсем невысокого.

– Дядя Ваня…

– Замолчь! Тут вам вопросы задают, а вы, если дознаюсь, что врете…

– Это когда я вам врал-то?!

– Да только сейчас, полчаса назад, когда краденое из тебя вытряхали.

– Ничего мы не крали, мы за все заплатили.

Возникал старший – восьмилетний.

– Маленький, как тебя зовут? – ласково спросила Катя шестилетку.

– Пошла ты на…!

Судя по голосу, этот матерщинник и пищал по громкой связи «улет!».

– Ну-ка, пацаны, тихо, ша! – Гущин подвинул опешившей от оскорблений в лоб Кате стул. – И не выражаться мне, вы тут не в школе. Я приехал в город убийства расследовать.

– Плохой дядя, бе-е-е-е! – констатировал шестилетка.

– Ты смотри шоколадом не подавись, – Гущин усмехнулся. – По дачам лазите, в поселок наведывались?

– Нигде мы не лазим.

– Наплевать им на ваши кражи, – сказал участковый Игрушкин. – В поселке вы ошивались. Говорите, что видели. Честно все расскажете, я вас отпущу.

– Ну да, а мать нас утром излупит, как вернется, нет уж, лучше отправляйте в приемник, – восьмилетка казался полностью подкован.

– Мы ей ничего не скажем, если пообещаете больше не воровать. Так что вы видели? На дачу того военного, которого мертвым нашли в машине, лазили?

– Мы туда не ходим. Никогда.

– Почему? Что, там брать нечего?

– И это тоже, но просто там у него – отстой, и сам он отстой, – восьмилетка шмыгнул носом. – Мы на великах катались, доехали до Баковки. Полезли за сливами на тот участок, что напротив, через дорогу.

«Так вот, значит, откуда там, на дачной дороге, следы шин велосипедных», – подумала Катя.

– И что? Во сколько? Когда?

– Его ведь утром нашли на перекрестке, мы потом узнали. А это было вечером. Мы знали, что он там.