Татьяна Степанова - Валькирия в черном

В открытые окна вплыла ночь и голоса ночи. И все это длилось доли секунды. Потом мотор снова заурчал, словно опомнился, и они рванули с места.

Миновали промзону на большой скорости, въехали в поселок и…

В эту минуту в Электрогорске погас свет.

Впоследствии мэр Журчалов объявил горожанам о досадной аварии на местной подстанции и даже наутро собрал совещание с участием представителей энергокомпании.

Но в эту ночь, как враг, как захватчик, в город вошла темнота.

Ехать на задержание в полной темноте…

– Смотри на дорогу, осторожнее! Черт, и сотовый вырубился. И навигатор!

Ни зги… словно их сбросили в черную бездонную яму…

Особняк за высоким забором, в который они уже приезжали, вырос перед ними как сказочный замок.

Ни огонька в окнах.

Автоматические ворота открыты – нет тока, все настежь.

В темном саду лишь ветер ночной гуляет.

Полковник Гущин поднялся на крыльцо.

– Есть кто дома? Полиция!

Дверь входная открыта.

Так темно там, внутри…

– Фонарь найди в багажнике, – крикнул Гущин Кате.

Та достала фонарь.

– Где опергруппа? Почему сюда не едут, не понимаю, должны быть уже здесь.

Как выяснилось потом, вторая оперативная машина, выехавшая из Главка, в темноте, накрывшей город, свернула не на ту улицу и, проскочив промзону, снова выехала на федеральную трассу – как слепой жук на свет фонарей.

– Эй, есть кто дома? Это полиция!

Они стояли посреди пустого темного холла. Тишина в доме. Гущин, забрав у Кати фонарь, медленно прошел к двери – толкнул ее: длинный коридор.

Почти ощупью они двинулись на кухню.

Пятно света от фонарика ползало по стенам – модные обои, картины.

Зеркало поймало свет и отразило. Кате отчего-то не хотелось смотреть туда, в зеркало, внутрь него в этой темноте.

– На кухне никого, – Гущин медленно продвигался вперед. – Эй, есть кто живой?

Кате казалось, что прошла целая вечность, что они уже никогда не выберутся из этого лабиринта, из этого чужого пустого дома.

– Не пойму, куда они делись? А где Киселев, где сестры? Стой, тут у них гардеробная, а вот здесь дверь в подвал. Я спущусь.

– Федор Матвеевич!

– Стой наверху у двери, видишь, какая тяжелая, железная, может захлопнуться.

Гущин, светя фонарем, начал медленно спускаться по лестнице в подвал.

Пятно света уменьшалось…

Сошло на нет.

Катя очутилась в темноте одна.

Она прижалась спиной к холодной стене, придерживая тяжелую железную дверь.

Вот… вот сейчас… так всегда… там, внизу, в подвале, во тьме что-то караулит и ждет… вот сейчас… оно бросится как молния… хриплый вопль, звуки борьбы, хруст костей…

Спешить на помощь туда, вниз по темной крутой лестнице… но и это не спасет. Железная дверь подвала с лязгом захлопнется. Кто-то устроил в доме хитрую ловушку.

– Федор Матвеевич!

– Тут я, не ори, – пятно света от фонаря возникло и уперлось Кате в лицо, полковник Гущин, тяжело дыша, поднимался. – В подвале никого.

Они снова закружили по дому в лабиринте коридоров и комнат первого этажа. И опять очутились в холле, тут было чуть светлее из-за огромного окна.

– Погоди, ты это видишь? – Гущин подошел к окну. – Вон там, что это?

Тусклый огонек мигнул во тьме – не далеко, но и не близко, где-то в самом конце участка, за разросшимися кустами.

– Там у них сторожка для обслуги, – Гущин помнил расположение строений на участке по прошлым визитам. – Ну-ка, идем туда.

В саду шумел ночной ветер.

Голоса ночи, Катя снова слышала их, они что-то шептали, словно предупреждали.

Впереди мигало уже несколько огоньков.

Сторожка для обслуги – одноэтажный домик с крышей из металлочерепицы. Открытое окно, занавески колышутся, внутри свет свечей и едва слышные звуки ночи… музыка…

Гущин распахнул дверь могучим ударом ноги, светя фонарем.

Катя, держась за ним, за его широкой спиной в первое мгновение увидела лишь оранжевые огоньки – оплывшие свечные огарки на столе, уставленном бутылками, грязной посудой.

Потом из мрака возникла маленькая фигурка. Виола – босая, с распущенными волосами, полуголая, – кружилась, топталась, подняв руки вверх и запрокинув голову. Она словно не заметила их.

Нет, конечно же, заметила, но…

Она была совершенно пьяной.

В комнате витал тяжелый запах перегара.

– Виола, остановись. Ты должна поехать с нами, – Гущин шагнул к ней.

– Никуда она с вами не поедет.

Луч света от фонаря уперся в лицо охранника Павла Киселева. Тот сидел на полу, прислонившись спиной к стене. А теперь медленно поднимался на ноги, будто вырастая на глазах из тьмы.

Страж…

– Она поедет с нами. Я задерживаю ее в связи с подозрением в убийстве Андрея Лопахина, сестры Гертруды и покушении на жизнь Офелии, – Гущин двинулся вперед.

– Еще шаг, и я стреляю.

Луч света от фонаря дернулся, и Катя увидела в руке Павла Киселева пистолет.

Полковник Гущин был безоружен. Ехать на задержание несовершеннолетней, пусть и убийцы, вооруженным – значит, не уважать себя.

Катя замерла, стыдно прятаться за чужой спиной, но, когда вот так в тебя хладнокровно и зло целятся из пистолета, надо еще найти в себе силы, чтобы не потерять окончательно лицо.

– Киселев, опустите пистолет, вы что, с ума сошли?

– Заткнись, – Киселев повел дулом в ее сторону. – Убирайтесь отсюда.

– Мы уедем только с ней. На ней два убийства, два отравления, и ее сестра едва из-за нее не отдала богу душу. Эй ты, хватит валять ваньку! – Гущин резко толкнул Виолу, пытаясь остановить это ее бездумное механическое кружение.

Она словно опомнилась, пронзительно испуганно взвизгнула. И в этот момент Киселев выстрелил. Звук выстрела в тесном помещении оглушил, но никто не пострадал.

– Пашка, это что ж ты против меня с простой травматикой? Против меня?!

– Да я без этого, голыми руками прикончу тебя, старый дурак! Только попробуйте ее тронуть… мою девочку… что я потом ее матери скажу, что я Анне потом скажу, не уберег!

Они сцепились у стола, как два разъяренных медведя. Травматический пистолет упал на пол, Катя отшвырнула его ногой подальше.

– Вы ее не заберете, мать забрали, посадили, а ее я вам не отдам. – Киселев, молодой, бешеный, могучий, лупил полковника Гущина, как грушу в спортзале. – Не сметь к ней прикасаться… что бы она ни сделала… Виолка, девочка, беги!

Но Виола, наконец-то стряхнув с себя алкогольный туман, словно протрезвев, завизжала как дикая кошка и кинулась в самую гущу драки, стараясь выцарапать полковнику Гущину глаза.

Катя схватила с пола травматику и нажала на спусковой крючок – выстрел вверх!

– Прекратите! Остановитесь!

Неизвестно, что бы произошло дальше, но тут в распахнутую настежь дверь, залитые лунным светом, как серебром, ввалились сыщики, ехавшие во второй оперативной машине, заплутавшей во мраке на электрогорских дорогах.