Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле

– Не понял…

Зубов поднял глаза на ставни. По замысловатой деревянной резьбе пробегали смутные отблески. Это за окнами, светя фарами, проехала по проселку машина.

– Шекспир вложил в уста Клеопатры слова, под которыми я готов подписаться, – спокойно вымолвил он. – «Велик же тот, кто волею своей все оборвал; кто обуздал случайность…» Жаль, тебе не довелось услышать, с какой страстью, с какой внутренней силой произносила их со сцены Полина. Ты много потерял, Федя…

– На что ты намекаешь? – недоумевал банкир.

– Я желал бы повторить вслед за Антонием: «Я умираю не позорной смертью!» Увы, судьба посмеялась надо мной. Я не сумел перехитрить ее! Подумать только, несчастный воришка, стащивший крышку канализационного люка, в который угодил колесом мой «лексус», послужил неумолимому фатуму. Какая безделица порой выступает гарантом его приговора! Я жив. Ну что, ты рад?

Последнюю фразу он адресовал портрету, невидимому за ставнями. Тот ответил гробовым молчанием.

– Он показал мне мою кончину, – тоном безумца сообщил Зубов. – Я с ужасом узнал, что любимая женщина изменит мне… а я не переживу известия об ее измене. Умру от инфаркта! Презренная, подлая смерть сразит меня «благодаря» той, которую я возвысил, которую обожал, которой безмерно восхищался! Мог ли я допустить подобное? Я не стал дожидаться гнусной развязки… Я решил все оборвать. До того, как Полина изменит мне. Я бросил вызов року! Да, это я отравил ее. Я не был уверен, выпьет чай именно она или гибель настигнет другую…

– Например, Тамару Наримову, – вклинился со своей репликой Лавров. – Вы наверняка знали, что иногда она нарочно выпивала чай, приготовленный для ведущей актрисы.

– Да… Полина говорила мне об этом. Женские дрязги… Если бы чай выпил кто-то другой, я бы принес искупительную жертву. Если бы отрава осталась нетронутой, я счел бы сие добрым знаком… и сделал бы Полине предложение стать моей женой. Цветы уже были заказаны…

– Они пригодились бы в обоих случаях, – съязвил Лавров. – Либо на смерть, либо на помолвку.

– Я готовился принять любой жребий. Пощади фатум мою возлюбленную, это свидетельствовало бы о ее чистоте. Я не верил, что она могла бы променять меня на… на…

Зубову не хватало воздуха. Он побледнел и с трудом выговаривал слова.

– Вам нужно сесть, – посоветовала Глория. – Вы еще слабы.

Лавров, не дожидаясь ее указания, принес хозяину дома кресло. Тот послушно сел, с облегчением опершись на мягкую спинку, и продолжил свою мысль.

– Я видел в ней воплощение преданной женственности… дух несравненной Прасковьи Жемчуговой. Когда я вглядывался в ее черты… я видел в них ту же истому, ту же глубину и влажность во взоре…

Он делал паузы, чтобы отдышаться.

– Не правда ли, они были похожи… Полина и… Прасковья?.. Проклятый портрет разжег во мне томительное любовное пламя. Мысль о том, что кавалер в голубом камзоле мог видеть живую Прасковью, стала моим наваждением. Ее образ как будто запечатлелся в его хищных желтых глазах, преследуя меня во сне и наяву. Я часами бродил по Останкинскому дворцу… ища в музейных залах великие тени графа и его крепостной актрисы. Порой мне чудились их невнятные голоса… упоительный шелест их одежд… Я узнал, что, умирая, граф Шереметев оставил письмо для своего малолетнего сына, – горькую исповедь, которая, как ни странно, вызывала во мне мучительную зависть. Доводилось ли вам читать эти строки?

Зубов помолчал и медленно процитировал:

– «Я питал к ней чувства самые нежные, самые страстные. Но, рассматривая сердце мое, убеждался: не одним только любострастным вожделением оно поражается, ищет, кроме красоты, ее других приятностей, услаждающих ум и душу».

Встретив Полину… я поверил, что это моя Прасковья Жемчугова, – с горячностью признался Зубов. – Я полюбил ее с пылким безрассудством, со всей силой чувства, на которое оказался способен. Я и мысли не допускал, что она может мне изменить…

– Выходит, Полина заплатила жизнью за твои подозрения? – язвительно осведомился банкир.

– Я не мог позволить ей променять меня на другого! Прасковья была чиста… в ее светлой душе не нашлось бы места предательству. Умереть с сознанием, что моя любовь растоптана… опоганена… слишком несправедливая кара даже для такого грешника, как я…

Казалось, Зубов заговаривается. Он путал Полину с Прасковьей, и это не смущало его. В его воображении два образа давно слились в один. Только кем он ощущал себя, оставалось до конца не ясным.

– Затмение рассудка – вот что ощущает человек, увидевший свою смерть, – невнятно вымолвил он. – Портрет не сразу приоткрыл мне дьявольскую завесу… он незаметно, исподволь изучал меня, испытывал, на что я способен… капля за каплей впитывал мою душу… Прошли годы, прежде чем я ощутил себя его рабом… Я часами сидел перед ним, пытаясь разгадать его тайну. Чего только я не передумал, не перечувствовал! Я закрыл его, чтобы не поддаваться гипнотическим чарам… но он уже поглотил меня. Я поздно спохватился, когда ничего изменить было нельзя…

– А… перстень? – с дрожью в голосе спросил Сатин. – Перстень на его пальце?

Он говорил о портрете, как о живом существе, и Зубов воспринял это точно так же.

– Перстень соответствует своему хозяину… Он бездонен, притягателен и ужасен…

В зале повеяло холодом, подвески на люстрах тихонько зазвенели. Зубов поднял вверх ключик от заветного замочка и обратился к Глории:

– Помните, вы спрашивали меня, один ли я в доме? Неужели вы догадались? Здесь живет и повелевает Он, а не я…

– Валера! – воскликнул банкир, не спуская глаз с ключика. – Чем провинились перед тобой две «служанки Клеопатры»? Их-то ты за что убил?

– Думаете, я помешан? – хохотнул Зубов. – Да! Я помешан на Нем… Никому из вас невдомек, как живет человек, который видел свою смерть… Я намерился обмануть ее! Ни черта не вышло… После похорон Полина приходит ко мне каждую ночь… она зовет меня… она стоит на вершине лестницы в золотом платье Клеопатры и ждет своего Антония! «В счастливые сады блаженных душ мы радостно, рука с рукою вступим…» – со слезами продекламировал он. – Я не мог оставить ее одну. Я послал к ней служанок… чтобы они развлекали ее, пока я далеко… Быть может, я кажусь вам чудовищем, нелюдем. Вы ошибаетесь, господа… После смерти Полины я сам себя испугался. Во мне поселился бес… даже два беса! Один хотел избежать наказания… и всячески заметал следы своих преступлений. Второй настойчиво отрицал, что жертвы… сами покончили с собой. Он как будто желал… разоблачения! Я потерял контроль на бесами… и они затеяли эту странную возню… Они раздирали меня на части! Я… уже не я… Я был бы рад, если бы кто-нибудь… помешал мне сотворить то, что случилось… Но бесы… только смеялись надо мной…