Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

В шестнадцать тридцать, когда Маргарита, покормив Антошку, мыла посуду, Роман Борисович вышел из ванной.

– Я все убрал за собой, – доложил он. – Подмел с пола волосы, сложил принадлежности, а полотенце бросил в стирку. Старую одежду прихвачу в охапку и по дороге утилизирую.

– Хорошо, – кивнула девушка. – Удачи тебе, Анти… – Она обернулась и открыла рот.

Перед ней стоял высокий привлекательный мужчина лет сорока пяти, гладко выбритый, с аккуратно зачесанным назад ежиком темных волос, правильными, даже немного аристократичными чертами лица, волевым подбородком и ясным взглядом титановых глаз. На нем ладно сидела выцветшая полевая форма с неизвестными Маргарите знаками отличия. Из-под расстегнутого ворота выглядывала синяя тельняшка.

Девушка растерялась настолько, что даже не нашлась что сказать. Она почему-то покраснела, протерла полотенцем уже сухую тарелку и, чтобы скрыть замешательство, прочитала вслух надпись на одной из форменных нашивок военного кителя:

– Сто шестьдесят восемь, О-Эр-Дэ-Бэ. – И вопросительно подняла глаза.

– Сто шестьдесят восьмой отдельный разведывательно-десантный батальон, – перевел Роман Борисович и пояснил: – Когда-то, очень давно, я два года жил в этой форме, а потом в ней же и умер.

– Это как? – заморгала Маргарита.

– Умер Роман Скачков, – ответил он. – Бывший спецназовец ВДВ, потом – студент, безработный, охранник – человек, который считал, что за Богом – должок, если Он жег его войной, душил безденежьем, бил неудачами и ничего не дал взамен.

– Роман Скачков устал верить и ждать? – понимающе кивнула девушка. – Бросил весла?

– Нет, он просто умер. А вместо него родился Антиох.

– А что же теперь? – Маргарита перекинула полотенце через плечо. – Снова воскрес человек, считающий, что за Богом должок?

Роман Борисович рассмеялся.

– Скорее – тот, кто спешит отдать Богу свои долги. – Он нагнулся и подобрал с пола кучу трепья, еще недавно служившее Антиоху одеждой. – Ведь всему на этом свете свое время – и разбрасывать камни, и собирать их. Вот пришел и мой черед сделать правильный выбор. Спасибо вам, Маргарита…

– За что? – удивилась она.

– За то, что умеете верить и ждать, даже когда совсем худо и тяжко. За то, что не впустили в душу ненависть и не ослепли от зависти и злости окружающих людей. За то, что сохранили в сердце главное – доброту и любовь.

– Ты… – Маргарита стушевалась, – то есть… вы… уходите насовсем? – Она подыскивала правильные слова. – Я хочу спросить: Антиох больше не вернется?

– Все, что ему нужно было сделать, – он сделал, – пожал плечами Роман Скачков. – У меня тоже осталось только одно важное дело в этом городе – и я уеду. – Он протянул ей широкую ладонь. – Прощайте, Маргарита.

Она неуверенно пожала его пальцы.

– До свиданья…

Когда Максим с Татьяной, успевшие принять душ и переодеться, спустились к обеду в гостиную, за столом уже собрались почти все обитатели УЮТа.

Робаровская в своем неизменном костюме и блузке с жабо сидела с краю, выпрямив спину и важно потряхивая длинными рубиновыми серьгами в ушах. Коляску она придвинула к столу рядом с собой и время от времени помогала сыну не промахнуться мимо тарелки. Небритый Мишутка благодарно мычал, послушно открывал рот и снова делал попытки поддеть ложкой суп. На нем была просторная клетчатая безрукавка, по обыкновению застегнутая на все пуговицы, и канареечного цвета бейсболка, сдвинутая козырьком вбок. Чуть далее восседал Блатов. Его короткие рыжие волосы были набриолинены и торчали в разные стороны подобием фонтанчика от тефтели, упавшей в гороховый суп. Оперативник оделся вызывающе ярко: белая накрахмаленная сорочка в сочетании с желтой атласной жилеткой делали его похожим на мажордома. Напротив Блатова сидел господин с лошадиным лицом и жидкими черными волосами, уложенными «от уха до уха». Он близоруко щурился, пытаясь рассмотреть на столе то, что, по его мнению, было достойно употребления в пищу, и ежеминутно поправлял пальцами широкий узел модного шелкового галстука.

В гостиной было жарко, и лица гостей блестели. Танкован-старший, расположившийся во главе стола, завидев Максима с Татьяной, радостно замахал руками:

– А вот и молодожены! Милости прошу к нашему шалашу! Обед в разгаре, супчик еще не остыл! Наливочка – отменная, домашняя!

Ульяна Юрьевна, хлопотавшая у плиты на кухне, немедленно выглянула в гостиную:

– Максимка с Танюшей! Как отдохнули, детки? Присаживайтесь-присаживайтесь! Приборы на столе. Сейчас подам уточку.

– Выпьешь, сынок? – Семен Романович поднял над столом графин с наливкой.

– Я еще успею, – хмыкнул Максим, присаживаясь рядом с господином в галстуке. – На свадьбе.

– Да! – Танкован-старший горделиво оглядел гостей. – Через пару-тройку деньков сыграем таку-ую свадебку, что сыроярцам и не снилась! – Он прижал графин к сердцу. – Вы все, господа, разумеется, в числе приглашенных!

Семен Романович был уже заметно под хмельком.

Михеева села рядом с Максимом, улыбнулась присутствующим и аккуратно разложила на коленях салфетку.

– Приятного аппетита! – Рыжий опер-мажордом расплылся в нехорошей улыбке. – Подкрепитесь как следует. Кормят здесь на славу!

– И вам – не подавиться, – скривил ответную гримасу Максим.

– С Дмитрием Владимировичем ты уже знаком, сынок! – радостно воскликнул Танкован-старший. – Позволь представить тебе госпожу Робаровскую.

Дама высокомерно поджала губы.

– И с ней мы не чужие. – Максим отвесил шутовской поклон. – Можно сказать, одну койку на троих делили.

– А это, – невозмутимо продолжал Семен Романович, указывая на Максимова соседа, – господин Глузкер. Бизнесмен, эстет, гурман и просто хороший человек.

Лошадиное лицо гурмана изобразило политес.

Максим кивнул в ответ.

– Надолго в наши края?

– Зависит от обстоятельств, – неопределенно ответил Глузкер и подцепил вилкой тонкий ломтик сала.

– А мне всегда казалось, что бизнесменам, а, тем более эстетам в таком захолустье должно быть тошно.

– Зачем ты так, сынок? – укоризненно покачал головой Семен Романович. – Здесь твоя земля, твои корни, и про родину так говорить негоже.

– Кто знает, где мои корни? – усмехнулся Максим. – Быть может, в Венеции, а, может, в Париже. – Он наклонился к Робаровской. – Я даже согласен на остров Пасхи.

– А Сырой Яр вам чем не угодил? – поинтересовался Глузкер.

– Вы серьезно спрашиваете? – Максим даже отставил тарелку. – Вы – бизнесмен, уважаемый человек, действительно находите что-то интересное или даже привлекательное в этом паршивом городишке? Это же клоака! – Он вскинул руки. – Если Москвой наша страна жрет, то Сырым Яром она, так сказать… Не к столу будет сказано.