Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

У Маргариты смыло улыбку с лица.

– Гробницу? В лесу?

– Ага. Время и дожди сделали свое дело – размыли могилку. Видать, она была неглубока. – Антиох опять засунул стебелек в рот. – И земля показала мне то, что хранила много лет.

– Ты нашел труп? – ахнула Маргарита.

– Скелет. Когда-то это была женщина. Я пытался представить ее себе. Как она двигалась, как говорила, как смеялась, когда была жива.

– Какая печальная участь, – вздохнула Маргарита. – Умереть и быть похороненной в лесу.

– Ее убили. – Антиох выплюнул стебелек. – У нее проломлен череп. Она долго пролежала в своей могиле, а об этом преступлении так никто и не узнал по сегодняшний день. Земля сама решает, когда выдавать свои тайны.

– Какой ужас! – Маргарита всплеснула руками. – Жила себе женщина, наверное, была молода и красива, и вдруг…

– Не думаю, что она была молода и красива, – перебил Антиох. – У нее, к сожалению, был серьезный изъян.

– Какой же?

– Она была горбата.

Порыв ветра ударил в оконные ставни, прошуршал по крыше и хлопнул пододеяльником, сохнущим на бельевой веревке.

– Я ее похоронил опять. – Антиох скорбно покачал головой. – На сей раз – как следует. Чтобы ни звери, ни птицы не надругались над останками. А сегодня вечером на службе поставлю свечку за упокой безымянной души.

– Может, надо было сообщить в милицию? – неуверенно спросила Маргарита.

Бородач тяжело поднялся со ступеньки.

– Спина ноет второй день, – пожаловался он. – Видать, просквозило где-то. Может, даже в больничке. Вот уж напасть. Схожу на пасеку к Нилычу, пусть пчелками меня подлечит. Оно, конечно, болюче, но очень действенно.

– А кто мне собачку на двери нарисовал, как думаешь?

Антиох медленно взобрался на крыльцо, наклонился к дверной ручке, понюхал ее, внимательно осмотрел рисунок и даже колупнул ногтем щепу.

– Пальцем рисовали, – констатировал он. – А краской такой у нас на подворье храма одно время балясины покрывали. Она густая, как смола, и отмывается плохо. Я вот ею испачкал себе ладонь, так потом два дня пемзой оттирал. Ядреная краска. Жалко дверь вашу. Соскабливать надо до стружки.

– Это все, Пинкертон? – слабо улыбнулась Маргарита.

– Теперь здоровайтесь с друзьями, знакомыми – да примечайте. Палец не спрячешь. Улика.

– Буду примечать, – полушутя пообещала Маргарита. – Только из моих друзей вряд ли кто-то на такое способен. Похоже, Антиох, у меня имеется тайный недоброжелатель…

– И не один, – пробормотал под нос бородач.

Дом Танкованов находился в дачном районе на окраине города в непосредственной близости от неработающей ветряной мельницы – местной отреставрированной достопримечательности. Сюда водили редких экскурсантов и почетных гостей Сырого Яра и неизменно рассказывали им одну и ту же бесхитростную легенду про то, как давным-давно, когда и города-то еще не было в помине, хуторяне мололи муку на этой мельнице, пока в один ужасный день некий сапожник не смолол на ней свою неверную жену. Ревнивца отправили на каторгу, а останки несчастной женщины похоронили неподалеку, под корабельной сосной. Дерево украсили металлической табличкой, призывающей всех мужей вынимать сначала бревно из своего глаза, прежде чем замечать сучок в глазу жены.

С тех пор мельницу закрыли. Хуторяне брезговали молоть на ней хлеб. А в скором времени и молоть стало нечего – грянула коллективизация, национализация, у середняков-хуторян зерно отобрали и увезли молоть за тридевять земель – ближе к столице.

Отец Максима – Семен Романович Танкован – еще в конце восьмидесятых построил дом – добротный, из огнеупорного кирпича, просторный, но невысокий. На одном-единственном этаже уместилось шесть больших комнат, одна из которых служила гостиной. В ней было двенадцать окон, не считая эркера со стеклянной дверью, потолок из плетеной лозы и дубовый отциклеванный пол. Все остальные комнаты считались спальнями. Зачем понадобилось столько спален семье, состоящей из трех человек, – хозяин и сам не знал. Но именно эти жилищные излишества и натолкнули его на мысль превратить свой дом в частную, уютную гостиницу.

Десять лет Танкован-старший трудился не покладая рук, надстраивая над своим домом еще два этажа. Он понемногу приобретал материал, сам месил раствор, сам клал кирпич, сам штукатурил, сам ладил кровлю.

В результате его многолетних усилий вырос грузный, как гигантский комод, грязно-белый трехэтажный монстр, трапециевидной формы с плоской крышей из металлочерепицы и толстыми, как питоны, водостоками. После того как Семен Романович на последние сбережения пристроил к дому крохотную кухню и приладил к фасаду световой короб с незатейливым названием «Отель «УЮТ», новая гостиница была готова принять первых постояльцев.

– УЮТ – это со смыслом, – хвастался Танкован соседям. – В названии зашифрованы инициалы моей жены, Ульяны Юрьевны.

Соседи посмеивались. Старик явно перестарался. Командировочный люд для Сырого Яра – явление нечастое, а уж туристы – и подавно. Кого селить на трех бескрайних этажах – Семен Романович не знал, так же, как в свое время не знал, зачем ему пять спален.

Гостиничный бизнес Танкованов стал чахнуть, едва родившись. Раз в год в УЮТе останавливались участники конференции «Пчеловодство», которых Семен Романович в свое время «подцепил» прямо на вокзале, да еще приезжали гостить дальние родственники здешнего раввина. Всех прочих немногочисленных постояльцев приносила сюда либо нелепая случайность, либо чудесное стечение обстоятельств.

Зато у кого действительно был спрос на услуги УЮТа, так это у горожан, желающих «поселиться на час». Каждый день, чаще всего именно в обеденный перерыв, к парадному входу гостиницы подкатывали разновозрастные парочки, требующие «номерочек с двуспальной кроватью». Поначалу Танкован сдавал комнаты всем желающим, но потом, сообразив, что «потворствует разврату», раз и навсегда закрыл сюда дорогу похотливым землякам. Надежды, возлагаемые стариком на УЮТ, как на курочку, несущую золотые яйца, растаяли окончательно. Гостиница стала убыточной.

Родители Максима жили на пенсию, не жалуясь на судьбу, и все их чаяния и надежды были связаны только с сыном, которым они гордились необычайно.

Маргарита, успевшая все-таки переодеться в синий твидовый костюм, вышла на автобусной остановке «Старая мельница» без четверти четыре. Небольшое стеклянное кафе на другой стороне дороги было переполнено. Редкие авто, запаркованные вдоль тротуара, потрескивали остывающими моторами. Веселой гурьбой мимо остановки прошагала группа подростков, окатив окружающих стучащей, грохочущей музыкой из огромного, как чемодан, магнитофона.