Зарубежный детектив 1977

Бежан был согласен с этим выводом.

Поезд резко затормозил. Бежан очнулся от полудремы. Выглянул в окно: Тшев. Через полчаса Гданьск, где его ждет куча новой работы. Собираясь в командировку, Бежан рассчитывал еще раз продумать все гипотезы, связанные с «Анной Кок», в дороге. Но переоценил свои возможности. Усталость оказалась сильнее. В последние дни он спал от силы два-три часа в сутки: приводил в порядок записи, разрабатывал планы действий, инструктировал людей. На остальное не хватило времени, хотя это остальное, по его мнению, являлось ключом к раскрытию всего дела.

«Но где же все-таки этот ключ?» История представлялась темной и запутанной. «С одной стороны, материалы следствия, правда, следствия поверхностного и явно неудовлетворительного, но все же… С другой – утверждение Янки, что дядя жаловался на печень и никогда не пил спиртного. Утверждение, кстати сказать, подтвержденное светилами из Медицинской академии, лечившими Ковальчика. А наряду с этим все-таки свидетельство о смерти от сердечной недостаточности, виски, найденное в каюте кока…

Правда, все эти противоречия на поверку могли оказаться мнимыми. Повар, к примеру, вполне мог страдать и сердечным заболеванием, сам того не подозревая. Мог он, несмотря на больную печень, и позволять себе пропустить с приятелями стаканчик-другой. Известно, моряки в этом смысле народ не промах. Возможен и другой вариант: судовой врач мог поставить диагноз без достаточно тщательного обследования умершего, полагая это не нужным ни для покойного, ни для его родственников, оставшихся на берегу. Все это так. Но если принять за чистую монету заключение о кончине кока естественной смертью, то почему исчез его труп? Суеверия моряков? Моряки суеверны, это правда. Однако стали бы они в этом случае действовать так осторожно, чтобы не оставить ни одного следа, так профессионально, чтобы не повредить печати, не оставить на дверях ни одного отпечатка пальцев? Милицейский эксперт по дактилоскопии установил, что на дверной ручке холодильной камеры имелись только отпечатки пальцев капитана. Капитана, который лично эту дверь запирал и опечатывал. А нет ли доступа в камеру с другой стороны?» Об этом в документах следственного дела не было ни слова.

«Как могло случиться, что никто ничего не заметил? Вполне возможно, что в избавлении от трупа принимала участие вся ночная вахта, – ответил Бежан сам себе. – Остальные об этом знают, но молчат из чувства солидарности. Моряки народ спаянный».

Если все произошло именно так, то его, Бежана, версия лопнет как мыльный пузырь. Совпадение слов «Анна» и «кок» может оказаться совершенно случайным. Даже письмо из Амстердама о свертке, оставленном на хранение, ни о чем, собственно, tie говорит. Ковальчик, как и некоторые другие моряки, мог подрабатывать на разнице курсов валюты, а потом припрятать у своего знакомого в Амстердаме скопленные таким образом деньги, не желая почему-либо на этот раз провозить их контрабандой домой или просто собираясь истратить на месте.

А если все же, опираясь на информацию, полученную по специальным каналам, и на факты по делу Вейля, предположить, что повар, плававший на теплоходе «Анна», действительно был звеном финансирования шпионской деятельности в стране, то в чем тогда причина его смерти? Кроме того, в этом случае, вероятно, на корабле он действовал не один. Его наверняка кто-то прикрывал. Должен быть еще кто-то, кто ему помогал, а быть может, и просто за ним наблюдал. Если Ковальчика убрали, значит, он либо пытался надуть своих шефов, либо собирался их выдать, либо, наконец, допустил какой-то промах, который грозил агентуре провалом. В преступном мире действует закон: молчат только мертвые. Ликвидация трупа в этом случае была бы логическим следствием убийства: вскрытие трупа могло выявить подлинную причину смерти. На теле не было обнаружено никаких видимых следов насилия, следовательно, мог быть использован яд, вероятнее всего, подсыпанный в спиртное. Никто ведь не исследовал содержимое стакана.

«Однако, устраняя неугодного по каким-либо причинам человека, не проще ли было имитировать несчастный случай? Столкнуть, скажем, кока за борт? Но ведь могло не представиться подходящего случая… Черт побери! Все это только гипотезы, – терялся в догадках Бежан, – гипотезы, построенные фактически на песке».

И тем не менее внутренне он был уверен, что напал на верный след. Агентурная информация, наименование теплохода, смерть кока, исчезновение его трупа, письмо из-за границы, доказывающее не только нелегальные операции, но и намекавшее на какую-то реальную опасность, интуиция, наконец. Всего этого со счетов не сбросишь. «Письмо, кстати, не первое из пришедших на варшавский адрес родственницы. Она здесь сыграла роль почтового ящика. Сознательно? – Эту новую мысль Бежан тут же отбросил. – Вряд ли она так легко согласилась бы на возобновление следствия, понимая, что это грозит опасностью и ей».

Бежан задумался. В ушах зазвучал ее голос. Перед самым его отъездом они встретились. У нее дома. Трехкомнатная кооперативная квартира обставлена со вкусом и по последней моде. Правда, мода эта, как видно, стоила недешево. Цепелевская мебель, дорогие ткани, множество безделушек. Картины – цветные пятна. Все изящно, в тон.

«Как тебе нравится у меня? – спросила она, заметив, что он с любопытством осматривает ее жилище. – Все это я устроила уже после смерти дяди. Прежде тут был сплошной антикварный магазин. Дядя старался покупать только то, что подороже и поценнее. Он рассматривал это как вложение капитала. А я чувствовала себя здесь будто в мебельном комиссионном магазине».

Да, ему нравилось. Даже очень. Сам он никак не мог найти ни времени, ни средств на устройство своей холостяцкой квартиры. Самое необходимое у него, конечно, есть. Во всяком случае, есть где спать, а при необходимости и поработать. Но это скорее гостиница, а не дом. Гостиница, в которой его никогда никто не ждет. Порой не занятыми работой вечерами на него нападало чувство одиночества. В такие минуты он склонен был даже отказаться от своей теории, что работа в контрразведке требует жертв. Что только человек одинокий, как он, действительно свободен и независим, никому не обязан отдавать отчета в том, что делает, куда и зачем идет, когда вернется.

Но столовки ему изрядно надоели, и он с удовольствием принял приглашение Янки пообедать у нее дома.

После обеда он опустился в удобное кресло и, неторопливо прихлебывая черный кофе, расспрашивал Янку о ее жизни, о дяде. О его вкусах, интересах, привычках. Это помогало ему раскрыть образ человека, лучше понять мотивы его поступков. Над этим методом частенько подтрунивал одно время Погора, считавший, что их работа состоит только в том, чтобы собирать факты, доказательства, анализировать их и делать по ним выводы, а психология – это, мол, дело педагогов, а не оперативных работников. Однако метод Бежана с успехом выдерживал испытания Жизнью, и после того, как Погора пару раз обжегся на своей теории голых фактов и доказательств, ему пришлось умолкнуть.