Эдриан Маккинти - Деньги на ветер

— Смеешься? В тринадцать лет.

Он весело улыбнулся.

— У тебя был талант. Дома полно книг. Надо бы тебе снова заняться поэзией, — посоветовал Рики.

— Чтобы писать стихи, нужно кого-нибудь полюбить, — отмахнулась я.

— Неправда. Отец считал, у тебя талант.

Очевидно, Рики опять решил вывести меня из себя!

— Хочешь, прочитаю стишок?

— Конечно.

Генрих Гейне, между прочим, — пояснила я.

Рики совсем развеселился. Потом бросил осторожный взгляд на часы, зевнул и сообщил:

— Ну, мне, пожалуй, пора…

Он встал и положил на стол двадцатидолларовую купюру. Я запротестовала:

— Сегодня за счет полиции.

— Слушай, давай поедем вместе! Поедем, не пожалеешь, — сказал он.

— Куда? — испугалась я, представив себе Содом и Гоморру в каком-нибудь пропахшем потом подвале, полном мальчиков не толще рельса и армейских полковников с пышными усами.

— К маме в гости. Я провез американский шоколад из Майами. Поехали, она будет рада.

— К маме? — в ужасе переспросила я.

— Не так уж у нее плохо, — откликнулся он.

Но там, разумеется, было очень плохо.

У мамы в квартире с потолка текла вода. Над божками вуду были расставлены ведра. Пахло ладаном и засорившимся туалетом.

Рики рассказывал маме о Манхэттене.

Остров радости, сказала она, явно не совсем понимая, о чем он говорит. Заварила травяной чай, разложила карты таро, начала предсказывать нам судьбу. Встреча. Незнакомец. Смерть. Неудивительно. Мама всегда предсказывала смерть. Мы не обращали на это внимания. Смеялись, и все.

Смерть.

О Господи!

Глаза у меня были открыты.

Я смотрела в темно-синюю ночь. Сквозь гору и пустыню. Сквозь слезы. Слезы, пролитые по мне. Слезы, пролитые на черное сиденье. Ими пропиталась вся моя рубашка из джинсовой ткани. Я ее выбрала, поскольку она не мужская и не женская — унылая униформа для унылого ничтожества. Для невидимки. Для человека, убравшего с вашего стола, прочистившего вам туалет или подстригшего газон.

Я хотела быть незаметной. Но не успела проехать и двух миль по Соединенным Штатам, меня заметили. Чуть не изнасиловали. И мне пришлось убить двух человек. Отправить в небытие, как будто их и не было.

Теперь только и осталось что утирать слезы.

Я прижалась лицом к стеклу. Кустарник. Какие-то странные существа преследуют наш автомобиль. Чего они хотят?

Еще крови.

Со мной заговорила тугая на ухо старуха — увидела, что я плачу, и постаралась утешить:

— Уже почти приехали.

Франсиско протянул мне платок и что-то спросил. Я не поняла его, но кивнула: все нормально.

Свет фар облизывал асфальт.

Ночные бабочки звали меня по имени.

Я закрыла глаза. Мамина квартира, шоколад, привезенный Рики, я сама — рассматриваю урну с прахом отца. Ничего в ней нет. Можно не сомневаться, мама продала пепел ведьмам — они живут этажом ниже.

Это глупость.

Это безумие.

Гектор был прав. Рики был прав. Все они были правы.

Вдалеке показались огоньки. Заправочная станция. Еще одна заправочная станция.

— Так, друзья, — бодро сказал Педро, — почти приехали.

Придорожный торговый комплекс. Магазинчик «Севен-илевен». Магазин спиртного. Табачный. Покрышки. Бамперы. Таблички для номерных знаков. Реклама клиники по изменению пола.

Где это мы?

— В Америке.

Америка.

— Мне нехорошо.

Машина въехала на стоянку.

— Мне нехорошо, Франсиско.

— Зови меня как все — Пако.

— Пако, мне…

— Давай помогу выйти. Мы на месте. Идем. Провожу тебя до номера в мотеле. Долгий выдался день.

Он положил ладонь мне на руку. Я увидела грузовики. В воздухе висела прохлада. На севере виднелись снеговые тучи.

— Все нормально, теперь ты в безопасности.

В безопасности. Сожгу эту рубашку при первой же возможности. Всю эту одежду сожгу.

— Мне надо в душ.

— Да, душ.

Слышались голоса. Пако говорил с Педро:

— У нее шок. Доходит, что произошло утром. Дай ей бренди.

— У меня есть снотворное, как думаешь, может, дать ей? Сразу бы расслабилась.

— Хуже не придумаешь. Принеси горячего шоколада.

Шоколад.

Снеговые тучи.

Плавательный бассейн за окном.

— Кто-нибудь купальный костюм не одолжит?

— Не знаю, сейчас спрошу.

— Спроси.

Принесли купальный костюм.

— Нашелся среди забытых вещей, — пояснил Пако, ухмыляясь.

Плеск воды. Край бассейна.

— Надо бы предупредить тебя. Ребята говорят, тут без подогрева.

— Ничего.

Я вошла в воду, и от холодной воды в голове у меня прояснилось. Зато сразу защипало все ссадины — от хлорки. В воде я просидела до полуночи. В небе висела четвертушка луны. Среди облаков светили звезды.

Полотенце.

Еда.

Кто-то шепчет:

— Отдохни. Завтра будет новый день.

— Отдохнуть. Да.

Женщины расположились в одной комнате. Мужчины — в другой.

На стене висела олеография с Иисусом, окруженная засохшими расплющенными москитами. Голгофа для москитов. Знаменитое комариное кладбище.

Решетка у кровати провисала, я переложила матрац на пол.

Сон опустился на меня, как нож гильотины, — отключилась моментально. Никаких кошмаров. Вообще никаких снов.

Все в порядке, Рики. Все в порядке, мам.

Все в порядке.

Я — в Америке, и принялась за дело, и ночь тиха, и в мире царит покой.

Покой Карфагена.

Покой малышки Марии Анжелы.

Покой замерзшей могилы.

На складе — жара. За дверью — снег. Снег, которого я никогда не видела. Искала его в Мехико-Сити на вершине Попокатепетля. Но не нашла ничего, кроме озонового тумана.

— Это еще что за хрень? — спрашивает какой-то человек.

Руки он заложил за спину и скептически нас оглядывает. Затем указывает пальцем на Пако:

— Ты, хмырь, кто такой?

Пако пожимает плечами. Человек надвигается на него, нависает, но сгорбившаяся молчаливая фигура Пако излучает такое неповиновение, как будто сила на его стороне, а не на стороне высокого американца.

Тот поворачивается к Педро:

— Я серьезно. Двое ребят, две женщины и гребаный старик. Это, наверно, шутка. Где настоящий товар?

Товар. Так вот, оказывается, что мы такое!

— Я только что привез их, — говорит Педро.

— Точно, так и есть, только что привез, твою мать!

— Несмотря на серьезный риск, — добавляет Педро и, не удержавшись, бросает на меня мимолетный взгляд.

— Лет тебе сколько? — спрашивает американец Пако.

Педро переводит вопрос.

— Двадцать восемь, — отвечает Пако.

— Брехня. А другому и того меньше. Покажите руки, вы, оба, — требует он.

Пако и парень из Гватемалы вытягивают руки. Американец смотрит, нет ли на них следов уколов, мозолей и качает головой: