Ольга Тарасевич - Подарок Мэрилин Монро

Думала ли так Ида? Жалела ли о том, что отдала ребенка психически неуравновешенной женщине?

Это неизвестно.

А только она собрала чемодан Нормы Джин и объявила:

– Теперь ты будешь жить со своей родной матерью. Иди же отсюда, не медли! Видишь, за тобой уже приехал автомобиль...

Глэдис, помнится, сидела на заднем сиденье желтого такси.

Норма Джин инстинктивно забирается на переднее сиденье, поближе к водителю, подальше от чужой женщины с красивым отрешенным лицом, которую тетя Ида велела называть мамой.

Норме Джин так обидно, а еще страшно. Она ведь помнит – мама может ударить, она хватается за нож...

И эти страхи небезосновательны.

Через пару месяцев у Глэдис опять обострение, ее забирают в клинику.

«Мы будем жить с тобой вдвоем, – говорит мамина подруга Грейс. – Нам будет с тобой неплохо, малышка».

Норма Джин ей верит. У нее просто нет выбора. И, оказывается, всем иногда надо верить во что-то такое.

Вот Норма Джин и верит, и вспоминает эти слова, даже когда за стенкой раздается:

– Отдай девчонку в приют. У меня двое своих детей, еще один рот я не потяну.

Так говорит новый кавалер тети Грейс.

Норма Джин старается кушать совсем немного, как птичка. От голода у нее постоянно кружится голова.

Но через неделю она уже, обмирая от ужаса, стоит у дверей приюта...

Нет, Грейс по-своему старалась устроить судьбу девочки.

Иногда она, уговорив своего мужа, забирала Норму Джин домой. Но тот мог терпеть чужое дитя лишь пару месяцев, а потом все, что бы ни делала Норма Джин (а она делала только одно – старалась не попадаться на глаза), вызывало ярость.

И Грейс пристраивала малышку к друзьям. Кто-то из них научил пить шампанское. Кто-то пытался уложить в постель.

Разные дома, школы. Одинаково чужие люди...

В конце концов, тетя Грейс, осознав накануне очередного переезда, что муж не позволит забрать Норму Джин с собой, все решила просто.

Отдала Норму Джин, которой едва исполнилось шестнадцать, замуж за жившего по соседству Джима Догерти.

Норма Джин не любит мужа. И очень боится секса.

И все-таки у нее в сердце живет надежда.

А вдруг Джим окажется добрым, ласковым и заботливым? Вдруг он полюбит свою жену?

У Нормы Джин впервые появится кто-то, кому она будет по-настоящему нужна. И у нее будет свой собственный дом...

Впрочем, мечты о рае обернулись адом.

Для Нормы Джин это, в общем-то, обычное дело...

...Смахивая слезы, Гарри поднялся с газона и зашагал к домику.

Вообще-то там хранился садовый инвентарь.

А еще на полке, рядом с удобрениями и средствами от тли, стоит небольшой магнитофон.

Доктор Мэй выбросила его в мусорный бак, когда он сломался.

А починить его было проще простого.

Можно взять тот магнитофон, установить в него батарейки, спрятать в кустах и сделать запись.

А потом...

Всхлипнув, Гарри слабо улыбнулся.

Нет, у него не было мыслей о шантаже актрисы, о том, что эту историю можно продать газетчикам.

Просто ему хотелось иметь возможность иногда слышать этот нежный, с легким придыханием, невероятно сексуальный голос.

Уж, конечно, это вам не какая-нибудь горничная миссис Мэй Дженнифер. А сама Мэрилин Монро!

– Черт побери, неужели никто не может позаботиться о такой сладкой малышке?! – ворчал Гарри, разыскивая в полумраке магнитофон.

После яркого солнца казалось, что в сарае стоит темень – хоть глаз выколи. И неиспользованных батареек на полке не нашлось. Однако садовник не растерялся, нащупал фонарик, открутил крышку, выкатил на ладонь пару круглых батарей. А потом продолжил:

– Уж я бы сделал так, чтобы Мэрилин была счастлива! Только разве она позволит приблизиться к себе такому простому парню?! Она – звезда, а я – самый обычный человек...

– Через полтора часа наш самолет совершит посадку в международном аэропорту Лос-Анджелеса «Лакс». Температура в Лос-Анджелесе составляет 17,2 градуса выше нуля по Цельсию или 63 градуса по Фаренгейту. А теперь пассажирам будут предложены прохладительные напитки и сандвичи.

Когда в проходе между креслами комфортабельного «Боинга» вновь появились стюардессы, перемещающие тележку с вином, соками и минералкой, Лика Вронская печально вздохнула.

Скорее бы уже добраться до этой Америки!

За многочасовой перелет пассажиров перманентно поили-кормили, и теперь уже кажется, что океан булькает в собственном животе. И в этом океане радостно плещется бегемот, так как еще на подлете к США американские авиалинии начинают знакомить с местной кухней посредством невероятного количества гамбургеров. Вроде и проголодаться не успеваешь – а все равно что-то постоянно жуешь, жуешь...

– Лика... вы не подержите Сашеньку еще раз? – Девушка на соседнем сиденье улыбнулась, ерзавший на ее коленях бутуз плаксиво наморщил носик-кнопку. – Извините за беспокойство, но это количество воды...

– Все правильно. – Вронская протянула руки к мальчику. – Во время такого многочасового перелета надо же чем-то заниматься. Правда, Саша? Конечно же, я тебя подержу, и ты будешь вести себя хорошо, согласен?

Ребенок полутора лет от роду смотрел вслед удалявшейся в конец самолета маме, и на пухлощеком личике отражалась вся сложность решаемой им стратегической задачи.

Разреветься теперь, когда мама ушла? Но она вряд ли вернется; плавали – знаем.

Наверное, лучше все-таки дождаться, пока блудная мать разместится в своем кресле и вот тогда поистерить уже с особым удовольствием? Чтобы мамуля знала, знала и понимала: такого прекрасного сына ни в коем случае нельзя оставлять с какими-то непонятными, чужими тетеньками.

– Господи, Сашка, какой же ты хороший, пока маленький. Маленькие детки – маленькие проблемы, правду говорят, – прошептала Лика, невольно улыбаясь исходящему от Сашиной макушки приятно-сливочному запаху. – А потом дети подрастают. Моей Даринке уже четыре года. Болтает вовсю. Лучше бы она иногда молчала...

Закусив губу, Лика уставилась в иллюминатор, залепленный снежной ватой облаков.

Но только память все равно уже услужливо начинает болезненный кинопоказ.

...– Ты – злая мама, – выпалила вдруг симпатичная кроха с белоснежными кудряшками. – Ты меня бросаешь.

В горле от таких заявлений дочки комок. Поэтому, наверное, голос звучит жалко:

– Дарина, да что ты говоришь такое! Ты – мое солнышко, я люблю тебя. Почему ты решила, что я – злая?..

– Ты уходишь, и тебя нет дома. Не хочу сидеть с няней, хочу играть с тобой!

– Но если я буду играть с тобой, то я не смогу ходить на работу, и у нас не будет денежек, чтобы купить игрушки!

– А ты все равно не покупаешь мне плейстейшен! И еще я хочу «Нокию», без кнопок, чтобы пальчиком звонить...

Конечно, дочь еще слишком мала, чтобы понимать какие-то вещи. Глупо обижаться на нее. Обижаться глупо, и в общем и целом материнское сердце все прощает. Но только все равно в нем присутствует удивление – откуда такая жестокость в малышке? Вроде бы совсем недавно она еще не могла ходить. Приходилось брать ее за ручки, и она топала первыми неуверенными шажками, выговаривала первые словечки, улыбалась до ушей беззубой улыбкой... И как-то незаметно превратилась в маленькую вредину, постоянно чего-то требующую и не желающую слышать ни о чем, кроме удовлетворения собственных желаний. У нее есть только желания и никакой благодарности! А ведь она во время беременности позаимствовала из организма своей мамаши весь кальций, что отразилось и на зубах, и на волосах. Она растянула живот своим пухленьким, под четыре кило, тельцем; сколько сил понадобилось, чтобы привести себя в форму после родов! Она изменила жизнь своей матери полностью, в ней больше не осталось места для развлечений, только работа, работа... Ведь детка и так растет без отца [9], значит, приходится вкалывать и за маму, и за папу, чтобы у нее все было, чтобы девочка ни в чем не нуждалась. А благодарность?.. Смешно, конечно, ожидать ее от маленького ребенка. Но если бы дочь была хотя бы немного добрее! Недавно Дарине, которой накануне пообещали поход в пиццерию, бабушка пыталась объяснить: «Солнышко, мама плохо себя чувствует, она простудилась и не может веселиться. Давай пожалеем маму, останемся дома». – «Пусть она нас отвезет и сама полежит в машинке, ей лучше станет», – просиял ребенок. «По крайней мере, она не оставила тебя под дверью пиццерии, – бабуля всегда защищает внучку. – А полежать в машине с температурой – это и правда лучше, чем сидеть в кафе... Я с тобой согласна, дети растут жестокими. Непонятно, откуда Дарина это все подхватывает, – телевизор ты ей ограничиваешь, к компьютеру не подпускаешь. Может, что-то слышит от детей на площадке во время прогулок с няней?.. А вообще, знаешь, ее жестокость – это вынужденная мера. В конце концов, если все вокруг немножко звери, то для того, чтобы адаптироваться в таком обществе, надо с детства обзавестись зубками...» Похоже, дочь приобрела в лице бабушки первоклассного адвоката.