Елена Михалкова - Восемь бусин на тонкой ниточке

Пока спохватятся, пока сообразят, где искать… Конечно, сегодня ее отыщут! Вопрос лишь в том, сколько ей придется просидеть в этой чертовой яме, ледяной, как погреб.

«И при какой температуре человек замерзает насмерть», – тихо подсказал внутренний голос.

«Глупости! – возразила Маша, сильнее укутываясь в доху. – Невозможно замерзнуть летом в шубе! Это ерунда! В худшем случае я простужусь и сойду с ума от скуки, пока жду помощи».

Она прислонилась спиной к деревяшкам и закрыла глаза.

Подумать только: кто-то крался за ней от самого дома, а она ничего не заметила! Значит, тот скрип ей не почудился. Но преследователь не видел ее, а только слышал. Увидеть ему удалось лишь серую доху, закрывающую фигуру и лицо.

Что ж, его ошибка неудивительна. Они с Марфой примерно одного роста, обе худые. Маша шаркала в своих сапогах, поэтому у него не возникло сомнений, что перед ним старуха.

Но потом, когда она упала – он разглядел ее? Понял ли, как чудовищно ошибся? Или ушел в уверенности, что расправился с Марфой?

И что он почувствует, когда увидит старуху утром на кухне целой и невредимой?

С минуту Маша сидела, довольно усмехаясь. Она бы многое отдала за то, чтобы увидеть лицо преступника в тот момент. Он ошибся дважды: сначала – когда Марфа и Ева поменялись местами и в баню отправилась Освальд, теперь – с ней.

Или – не ошибся?

Неприятный холодок кольнул под сердцем.

Что, если все их предположения неверны? Возможно, она увидела или услышала что-то такое, что сделало ее опасной для убийцы. И он пошел за ней вовсе не потому, что ошибся – нет, ему было известно, кого он преследует!

Что же она могла слышать или видеть?

Маша принялась перебирать, что случилось накануне. Неторопливо, словно нанизывая бусинки событий на ниточку дня: одно за другим, одно за другим. Красная бусинка – Ева, голубая – Нюта, черная – Борис, желтая – Геннадий, зеленая – Лена… Иннокентий – ярко-лиловая. Марфа – коричневая, а Матвей – синяя.

Стук, стук – падает бусинка в ладонь, из ладони на тонкую шелковую ниточку, а к ней уже летит следующая. Ниточка, как маятник, раскачивается перед глазами, цепляется за другую, та за третью, и сам собою ткется дождливый холодный день со всеми его ссорами и примирениями.

Вот вышел из себя и уехал Гена, вот Матвей с Борисом выталкивают машину. Вот Нюта посмеивается над мужем, Ева насмешливо взирает на застрявшую машину, Иннокентий идет к лесу и возвращается с предупреждением, что дорога стала непроезжей…

Бусинки стучат, как дождевые капли. Кап-кап-кап.

Коты лежат на стульях, скрутившись в тугие узелки. Хорошо бы и самой лечь так же, щуриться на пламя камина, что гонит по комнате волну тепла.

Тепло… Тепло… Как хорошо и тепло…

На ниточке появилась золотая бусина. Зоя из кресла обеспокоенно смотрела на Машу и что-то говорила.

Маша покачала головой: нет, ей не слышно. Что ты хочешь, красавица Зоя? Что ты хочешь, бабушка?

– Вставай, девочка моя! Не спи!

А я и не сплю, хотела сказать Маша. Но поняла, что спит. Дрема была такой сладкой, такой теплой, что выныривать из нее в сырую холодную яму не хотелось.

Все они бусинки на тонкой ниточке. Раскачиваются от ветра, не догадываясь, как непрочна нить. Воля одного человека собрала их вместе, нанизала на одну шелковинку. Воля другого может ее разорвать.

Золотая бусинка засветилась ярче, излучая тепло.

– Просыпайся, Маша!

Зоя умоляюще протянула к ней руки.

– Просыпайся, голубка моя!

Голос у нее был нежный и чуть приглушенный, как будто между ними стояла невидимая преграда.

«Хорошо, бабушка. Я постараюсь».

И Маша открыла глаза, рывком вышвыривая себя из комнаты с камином, где она спала на стуле, словно кошка.

И оказалась в яме.

Она лежала, скрючившись, на земле. Ей пришлось сделать невероятное усилие, чтобы разогнуться и заставить себя сесть. Нога болела еще сильнее. К тому же Машу начало трясти от озноба.

«Господи, – с ужасом подумала Успенская, – так и умереть недолго». Сколько она пролежала?

Маша попробовала закричать, но из горла вырвалось хриплое карканье. Маша прокашлялась и заставила себя крикнуть:

– Э-э-эй! Помогите!

Крик как будто впитался в стены ямы, не выбравшись из нее.

– Помогииите! – заорала Маша и с облегчением ощутила, что голос возвращается. – На помощь! Помогите!

Но ее призыв звучал жалко и слабо для этого почти дремучего леса.

«Глупо. Если в ельнике никого нет, то я зря надрываюсь. А если кто-то есть, он и сам на меня наткнется».

Но она все равно продолжала кричать из последних сил, пока не почувствовала, что сорвала горло.

«Вот теперь все».

Маша сбросила доху, растерла руки и заставила себя шевелиться, несмотря на боль в ноге.

– Ничего… У тебя… Не получится… – ожесточенно приговаривала она, обращаясь к убийце. – Я тебе так просто не сдамся. Бр-р-р! Думал, я усну в этой несчастной яме? Ни за что.

Она встала и попрыгала на одной ноге, держась за колья и прикусив губу от боли.

– Не-спать, не-спать, не-спать-не-спать-не-спать!

Уф! Кажется, дрему ей удалось прогнать. Надо еще размять руки. Ничего, она точно придумает, как отсюда выбраться!

И тут сверху, словно с небес, раздался голос:

– Ты выбрала не самое удачное место для зарядки.

Маша вскинула голову и увидела Матвея. Олейников стоял на краю ямы, смотрел на девушку, и лицо у него было белое, как бумага. Или ей показалось…

– Я… – начала Маша.

Ухватилась за колья и позорно разревелась.

Матвей вытащил ее за пять минут: спрыгнул в западню, повыдергал все колья и вышвырнул наверх, а потом подхватил Машу и собирался подсадить на край ямы.

Но тут случился конфуз. Успенская вцепилась в Матвея, как обезьяна, руками и ногами, а в ответ на все увещевания только мотала головой и прижималась к нему сильнее.

– Я вылезу следом за тобой! – клялся Олейников. – Всего через секунду!

Но все было напрасно. Он попытался осторожно отцепить Машу, но куда там! Она зарыдала так отчаянно, что у него опустились руки.

Матвей сел на землю, посадил Машу на колени, прижал к себе и погладил по голове. Гладить было неудобно – мешали косы, и тогда он положил ладонь ей на шею под затылком.

Рука была горячая. Маша всхлипнула и притихла.

– Ну что ты, моя маленькая, – ласково, как ребенку, сказал Матвей. – Все будет хорошо. Сейчас выберемся, потом пойдем домой… Я тебя отнесу. Ножку ушибла, да? Ну, тихо, тихо… Все уже прошло. Ты молодец, ты умница, ты героическая девочка!

Под воздействием его спокойного голоса к Маше понемногу вернулась способность соображать.

– Где же героическая? – всхлипнула она. – Меня сюда сбросили, как тюфяк! Я чуть на эти палки не напоролась! А потом даже встать не могла!