Валентина Мельникова - Грех во спасение

Протопоп Аввакум неистов был в своей вере, проповедовал и ревностно соблюдал самоотречение от всяческих благ и соблазнов, ежедневное покаяние в грехах сущих и замышляемых, во избежание соблазнов носил власяницу под одеянием, отбивал по тысяче поклонов ежесуточно, творил ночные молитвы, ибо ночью отступает суета сует и молитва быстрее доходит до господа бога. И смерть принял лютую, но даже в огне, пожиравшем его тело, не отказался от веры и проклял еретиков-никониан и царских прислужников на веки вечные...

Вот почему так напугалась старуха, больше смахивающая на Бабу Ягу, чем на святую старицу, в одиночестве бьющую поклоны и молящуюся во спасение души всех благочестивых и грешников, когда в ее обитель вдруг ворвался еретик, исчадие сатаны, никонианин, да еще осмелился оставить на ее постели почти обнаженную простоволосую женщину.

- Бабушка, послушай, дай все рассказать! - попытался подступиться к ней Дмитрий, но старуха, яростно сплюнув, отпрянула от него, отгородившись массивным восьмиугольным крестом, и вновь зачастила свои молитвы, отступая к лесу, намереваясь, очевидно, улизнуть.

- Ну, бабка, - Дмитрий в три прыжка догнал ее и, ухватив за худенькие плечи, пару раз встряхнул, - я к тебе от великого горя пришел, и считай меня хоть чертом, хоть иродом, хоть самим сатаной, но я тебя не выпущу, пока не поможешь!

У меня жена умирает, и я не намерен с тобой церемониться, если откажешь!

Старуха сердито глянула на него из-под лохматых седых бровей и проворчала:

- Девку свою из избы вынеси, тогда и говорить будем!

Пришлось подчиниться. Митя завернул Машу в бабкино одеяло и вынес на улицу.

- Положь ее на землю и отойди подале! - крикнула старица предостерегающе и осенила себя крестным знамением. - Сейчас придет смерть, как бы кого по ошибке косой не зацепила!

- Если кого она сейчас и зацепит, так только тебя, старая карга!

Митя осторожно опустил Машу на траву и направился к старухе. Та быстро засеменила к избе, но он бегал гораздо быстрее, настиг ее около дверей и, ухватив за шиворот, развернул к себе лицом.

- Слушай, бабуля, я не хочу причинить тебе никакого вреда, но, если ты не поможешь мне, я за себя не отвечаю. Мне нечего терять. Несколько дней назад эта женщина вызволила меня с каторги, ей я обязан своей жизнью и свободой, поэтому пойду на вес, чтобы спасти ее. Я не смогу жить без нее, способна ли ты понять это?

- А пошто сразу ис сказал, что беглый? - Старуха вывернулась из его рук и погрозила ему скрюченным старческими болезнями пальцем. - Токмо ежели из убивцев, помогать не стану! И не проси! И так уже грех приняла, что с тобой разговор затеяла. По нашей вере на никонианина даже смотреть грешно, а не то что слово молвить!

- Никакой я не убийца! Государственным преступником числился за то, что руку на государева племянника поднял.

За то и осудили...

- Ну, ежели супротив царя, тогда другое дело. - Старуха, похоже, обрадовалась такому повороту событий. - Токмо в избу не пушшу, в балаган тащи девку. - Она подозрительно оглядела его с ног до головы. - Али вправду женка она твоя?

- Жена, жена, бабушка! - обрадованно подтвердил Дмитрий. - Специально ко мне на каторгу приехала, чтобы помочь бежать.

Бабка покачала головой, то ли одобряя, то ли осуждая, но ничего не сказала, а лишь засеменила впереди Дмитрия, показывая дорогу к балагану, вернее, к низкой избушке с вросшей в землю крышей, без окон и дверей.

Внутри вид у этого жилища был не лучше. Земляной пол, усыпанный сухим козьим пометом, закопченные стены, низкая лежанка из грубо обтесанных плах, полуразрушенная печурка и кривобокий стол по другую сторону от лежанки весьма убогое и неприглядное жилище, но выбирать было не из чего. Митя вздохнул, прошел внутрь избушки и положил Машу на лежанку.

- Одеяло оставь! - скомандовала от порога бабка. - А сам иди покуда! Возьми топор в сараюшке за моей избой да веток пихтовых наруби, чтобы пол да лежанку застелить. Да петуха споймай, у меня их аж три завелось, дерутся, спасу нет! Сварим твоей женке похлебку, авось полегчает!

- Вы думаете, ее можно спасти?

- Все в божьей воле, - перекрестилась бабка и, заметив, что он в нерешительности замер около лежанки, словно раздумывая, оставить Машу или все-таки забрать из этой жалкой лачуги, заторопила его:

- Иди ужо, иди! Я молиться буду за женку твою, как ее звать величать-то?

- Маша, - прошептал Митя, не сводя глаз с казавшегося мраморно-белым в сумраке избушки лица своей любимой. - Мария. - Он поднял глаза на бабку. Спаси ее, очень прошу! Я ничего не пожалею! У меня золото есть, деньги...

- Окстись, бесстыжий! - замахала бабка руками. - И золото, и деньги твои - все от антихриста, не вводи в искушение, даже слона молвить боле не смен об этом... И спасти ее не в моих силах, ежели господь наш вознамерился ее к себе забрать. - Она перекрестилась:

- Помилуй ея душу, господи.

И отверзи пред ней врата господин!

Она достала из широких складок своего одеяния старинную книгу и потертом черном переплете, обмотанную бечевкой, я сердито посмотрела на Митю:

- Иди, иди, не мешан! Не слышал разве? Молитву творить буду, авось и вымолю что! - Старуха вздохнула:

- Кому где суждено помереть, тот сам на это место придет! Но вам, нехристям, Фомам неверующим, все едино, щепотью крест кладете, а ведь ею Иуда соль брал...

- Бабушка, вы хоть скажите, как к вам обращаться?

- Какая я тебе бабушка, старица я! Старица Феодосия! - Бабка поджала губы и прикрикнула на Митю:

- Иди ужо! Не мешкай! - И, уже выходя из избушки, он услышал за своей спиной ворчливое:

- Верно святой Аввакум глаголил: "Беги от еретика: обесчестишься, сиречь душу свою повредишь, его не исправишь, а себе язвы примешь!"

Митя шагнул за порог. Где-то за уступами гор торжественно поднималось солнце, окрасив розовым серебристые вершины далеких хребтов, и только в расселинах все еще копошился мрак, а на дне ущелий лежал затяжной утренний туман.

Лохматые кедры, цветистые травы, сырые от росы камни - все дышало свежестью прошедшей ночи, впитывало в себя живительные потоки солнечного света, здорового горного воздуха. Митя расправил плечи и вздохнул полной грудью, впервые осознав, что теперь он свободный человек, жизнь продолжается, и он должен продолжать жить, хотя бы для того, чтобы спасти Машу.

- Эй, малый, - окликнула его старица, - неужто вы сквозь Прорву прошли?

- Прорву? - удивился Митя. - Ты имеешь в виду пороги и ту дыру в скалах? - Он пожал плечами. - Пройти-то прошли, только вот товарищей двоих потеряли, да и Маша...

- Видно, и вправду вам господь помогает, - Феодосия вышла следом за ним и остановилась у порога, - коли сквозь Прорву провел! Никому там ходу не было, а вас провел! - Она покачала головой. - И не переживай! Оживет твоя Марьюшка! Долго в воде ледяной она пробыла, застыла маненько! Дай срок, подымем ее на ноги, а сейчас иди, руби петуху голову! - Бабка хихикнула и толкнула его в грудь сухоньким кулачком. - Али забоялся, собачий сын?