Елена Михалкова - Улыбка пересмешника

В тот вечер я вернулась в гостиницу и, проходя по вестибюлю, чтобы забрать ключ от номера, заметила его, сидящего в кресле. Там невероятно глубокие кресла, в вестибюле, и выбраться из них сложно, как из воронки. Но стоило Кириллу увидеть меня, как он, странно выгнувшись, поднялся из этой засасывающей ловушки почти непринужденно, и кресло за его спиной разочарованно хлюпнуло своей бархатной пастью, выпустив добычу.

Он просто стоял и смотрел на меня, не делая попыток подойти. И я тоже замерла. Меня охватило оцепенение сродни гипнотическому: даже перед танцующей коброй с раздувающимся капюшоном, уверена, я не испытала бы такого чувства.

Так вот, Кирилл стоял и смотрел на меня без улыбки, без этой своей фирменной ухмылки одной половиной рта. И мне было страшно — так страшно, как не было уже очень давно. А потом он улыбнулся, и мне стало не просто страшно, а жутко. Я осознала, что он может убить меня прямо здесь, и никто не успеет ему помешать, а осознав это, нашла в себе силы двинуться с места и дойти до милой девушки в униформе, которая с понимающим, как ей казалось, видом смотрела на нас. Двое влюбленных, конечно же… Что еще она могла подумать?

Знаете, он обо всем догадался. Поэтому он избил несчастного, безобидного Рому, который даже ни разу не поцеловал Алису Кручинину. Поэтому Кирилл приехал в гостиницу — чтобы показать мне, что он все знает, и убедиться, что я его поняла. Боже мой, какой дурой я была, представляя себя охотником, терпеливо и долго дожидающимся добычи; как я безбожно льстила себе этим сравнением! Нет ни охотников, ни тигров — есть двое животных, и каждое из них хочет перегрызть другому глотку и разорвать останки, растащить их по лесу, чтобы путь оставшегося в живых был помечен кровью второго.

Мне удалось взять себя в руки, только закрыв за собой дверь номера. Значит, война объявлена… Как ни удивительно, именно эта мысль помогла мне перестать чувствовать себя жертвой, которую поволокут по мокрой душной траве, и заставила собраться. Поражение в одной битве не равно проигрышу по всем фронтам. Алиса оказалась на время вне моей досягаемости, но лишь на время. Пока мне необходимо сосредоточиться на раскапывании прошлого и изучении его скелетов — в буквальном смысле этих слов.

Меня подпитывает ни на чем не основанная уверенность, что экспертиза сможет доказать, кто убил Сеню. У меня бывают случаи предвидения, когда я заранее знаю ответ на вопрос, случится ли то или иное событие. И иногда даже вижу в общих чертах, что именно произойдет.

Так было с Никласом: едва прочитав его письмо, я прониклась убежденностью, что именно этот человек станет моим вторым мужем. Так оно и вышло. Потом, несколькими годами позже, когда я стояла на первом этаже нашего дома и смотрела в окно, как он идет к машине, сутуля узкую спину, я не испытывала ни малейших сомнений в том, каков будет диагноз врача. И мне не нужно было ни о чем спрашивать мужа, когда он вернулся к обеду, прошел в свой кабинет, лег на диван и лежал, не двигаясь, несколько часов. Все было ясно.

Возможно, эта изредка проявляющаяся моя способность — слабая, ничтожная компенсация за ту слепоглухоту, которой я страдала в первом браке. Но ее происхождение не имеет значения, важно лишь то, что я пользуюсь ею, прислушиваясь к голосу интуиции, как к стуку долгожданного путника в дверь.

Теперь она подсказывала, что мне повезет с уликами, оставшимися на теле Сени. А что касается Алисы, то эта неудача обескураживает меня все меньше. Я была слишком нежна с этой девочкой — наверное, оттого, что чувствовала свою солидарность с ней и немного жалела ее. Но сейчас, когда я сижу в гостиничном номере и рассматриваю птицу с хищным зеленым глазом, мне становится очевидно, что я позволила себе пойти на поводу у эмоций. А это неправильно. Я не могу позволить себе эмоции, во всяком случае те, что в результате идут на пользу Кириллу.

Пожалуй, я придумаю для Алисы что-нибудь поинтереснее. И на этот раз даже муж, которому она так предана, не сможет ее защитить.

Джип шел в плотном потоке, но Данилу это устраивало: оставляло шансы, что приезжавший в Голицыно сыщик не засечет его. Если бы на трассе было меньше машин, Прохоров не смог бы держаться незамеченным близко от синего «БМВ».

Теперь у него не было никаких сомнений, что вынюхивавший на острове мужик — именно сыщик. Последующие за его приездом события не оставляли других вариантов, а разговор с оперативником окончательно подтвердил все подозрения Данилы. Теперь Прохорова мучил лишь один вопрос: кому и зачем понадобилось ворошить старое дело.

В тот вечер, когда они с Таней увидели милицейский «уазик», это подействовало на нее так, что Данила едва не дал ей оплеуху, чтобы ее перестало трясти. Ей казалось, что к ним вот-вот придут, схватят Алешу, наденут наручники и поволокут в карцер, где сперва будут бить, а потом бросят одного. Сначала Данила попытался спокойно объяснить ей, что такого не случится, потом, понимая, что она не слышит ни одного его слова, прикрикнул… Но и это не помогло. Татьяна загнала Алешу и Матвея домой, закрыла в дальней комнате, словно хотела спрятать ото всех, и заперла дверь на засов. Она металась, как раненая птица, и ему хотелось схватить ее и прижать к себе, держать, не давая трепыхаться, до тех пор, пока она не успокоится.

И когда он все-таки сделал это, говоря себе все время, что не позволит потерять контроль над собой, она замерла сразу же и прижалась к нему, схватила за руку, шепча: «Пожалуйста, пожалуйста, помоги нам» — с таким отчаянием, что он едва не выругался. Господи, ну дура же! Вот же дура! Забрать их всех, увезти с собой, спрятать, чтоб никто не нашел… И никому не показывать, никого не пускать в свою жизнь, чтобы не выдали, не отобрали… Целую минуту, пока Данила стоял, прижав ее к себе и слыша, как колотится ее сердце, он воображал эту сказочную картинку, и только когда она высвободилась, осторожно отошла от него и замерла, ссутулившись, возле стены, мысленно сказал себе: «Хватит».

В деревне его все знали, поэтому ему не составило труда на следующее утро завязать разговор с оперативником из города и выяснить, что происходит. Когда подтвердились его худшие опасения, он попытался разузнать, у кого же проснулся интерес к делу такой давности, но поначалу не преуспел. Только безобидный и пустой с виду треп с водителем дал ему новую пищу для размышлений: тот проболтался, что неделю назад из Москвы приезжал старый потасканный хмырь, а с ним баба — красивая, холеная, кажется из Америки. И этой бабе очень захотелось узнать, кто убил ее старого друга. Они вроде как росли вместе в Америке, а потом он в Россию приехал, а она осталась. Вот теперь вернулась, чтобы все выяснить досконально.