Елена Михалкова - Улыбка пересмешника

— Дергаться не надо, — предупредил он. — Руками там размахивать… ногами… А иначе может нехорошо получиться.

Сзади хлопнула дверца, раздался стон, и первый голос деловито произнес:

— Серега, нож есть? Долго возиться с его морскими узлами…

— Повозишься… — ответил здоровяк. — Ножей не ношу.

— Жалко. Потерпите, Виктория, сейчас все будет нормально.

Зрение окончательно вернулось к Прохорову, и, бросив взгляд в зеркало заднего вида, он рассмотрел парня, забравшегося на заднее сиденье, — светловолосого, худого, с ироничным выражением лица. Парень склонился над лежавшей молча женщиной и возился с узлами.

— С ней все в порядке? — озабоченно спросил Сергей, очевидно тоже удивленный ее молчанием.

Вместо Илюшина ответила Виктория, которую Макар первым делом освободил от кляпа.

— Да, все нормально… Все в порядке.

Голос у нее дрожал, но она нашла в себе силы сесть с помощью Илюшина. Макар распутал веревку на ее руках, и Виктория принялась растирать покрасневшие запястья, морщась при каждом движении.

— Ой-ой-ой… — совсем по-детски, жалобно сказала она. — Больно-то как… Господи, он кто?

— Вот это мы сейчас и выясним, — отозвался Сергей. — Макар, давай-ка мы его переправим в нашу машину. Угу?

— Угу.

Прохоров, ломавший голову над тем, как его будут переправлять, почувствовал, что в шею сбоку ткнулось что-то твердое и очень холодное. От неожиданности он дернулся.

— Выходишь из машины и идешь с сопровождающим назад, — тихо сказал ему на ухо тот, кого назвали Макаром. Голос у него изменился и стал такой же холодный и жесткий, как ствол пистолета, упиравшегося Прохорову в шею. — Я иду за вами следом. Шаг вправо-влево — выстрелю. Прыжок на месте считается попыткой улететь.

Данила что-то прохрипел в ответ, но получилось нечленораздельно.

— Что? — переспросил Илюшин. — Серега, ты его угробишь раньше времени. Дай человеку высказаться.

Хватка на горле слегка ослабла, и Прохоров смог выговорить то, что хотел.

— Не выстрелишь… — прошептал он, чувствуя себя так, будто в горло залили горячий свинец, и там он застыл. — На глазах у всех… Не выстрелишь, точно.

— На нас никто даже не посмотрит, — убедительно пообещал здоровяк.

— Нет, Серега, он прав. Опрометчиво пускать его в свободный поход, даже под дулом пистолета. А вдруг он под проезжающую машину сиганет? И прощай источник информации…

«Источник информации»? До Прохорова вдруг дошло. Эти люди не собирались сдавать его в милицию, они намеревались поговорить с ним. Это и облегчало дело, и усложняло.

— А если я не собираюсь ничего вам говорить? — Ему даже удалось усмехнуться.

— Собираешься, — заверил Бабкин, по-прежнему державший пальцы сомкнутыми у него на шее. — Ты просто сам еще не знаешь, что собираешься.

Он помолчал несколько секунд, оценивающе глядя на неподвижного Данилу, и распорядился:

— Макар, перебирайтесь с Викторией в нашу машину. А мы сейчас придем.

Ему беспрекословно подчинились. Хлопнула дверь, и Прохоров понял, что они остались одни: он — в салоне, здоровяк — рядом, возле приоткрытой дверцы. «Он что, собирается меня силой отсюда вытаскивать? — подумал Прохоров, незаметно напрягая и расслабляя группы мышц. — Ну давай, попробуй, красавец…»

Данила уже решил, куда ударит этого самонадеянного идиота, но тут ему в голову пришла новая мысль: возможно, убегать сейчас не стоит. Он ведь хотел поговорить с заказчицей расследования, и вряд ли ему представится другой шанс… Так, может, поехать с ними, пусть даже в качестве пленника?

Судорожно просчитывая варианты, Прохоров сказал себе, что эти люди отличаются наглостью, переходящей в глупость: полагают, что он, здоровый тридцатилетний мужик, позволит обращаться с собой как с бревном и станет послушно делать все, что они ему скажут… В другое время их отношение взбесило бы Данилу, но сейчас он понял, что это может сыграть ему на руку: тот, кто недооценивает противника, не сумеет противостоять ему в нужный момент.

Поэтому когда Бабкин отпустил Данилу, тот вызывающе ухмыльнулся ему в лицо, но даже не дернулся. Руки его расслабленно лежали на коленях, и он ожидал дальнейших распоряжений. Они последовали немедленно и были лаконичными.

— Вылезай.

Прохоров выбрался из машины, с неприятным удивлением отметив, что сам себе кажется очень слабым, словно это его треснули по затылку четверть часа назад. «Пожалуй, драку бы я сейчас не потянул», — подумал он, и тут человек, которого он назвал про себя туповатым самонадеянным шкафом, поразил его второй раз. С неожиданной быстротой, плавным, почти незаметным движением он завел Даниле руку за спину, а свободную лапу положил ему на плечо. Теперь они смотрелись со стороны как два приятеля, один из которых бережно ведет другого, подвыпившего и оттого заваливающегося лицом вперед. Унизительности такого положения Прохоров вытерпеть не мог, и попытался вырваться, но плечо пронзила такая острая боль, что прикосновение пистолетного дула показалось ему нежной лаской по сравнению с хваткой здоровяка.

— Больно себе сделаешь, — предупредил Бабкин. — Не дергайся.

Так они и дошли до темно-синего «БМВ», в котором виднелись силуэты двух людей.

— Может, я поведу? — собравшись с силами, поинтересовался Данила.

В ответ лишь коротко хмыкнули.

Когда Прохорова пихнули на заднее сиденье и он почти упал возле светловолосого парня, зашипев от боли, «шкаф» наклонился к нему, невозмутимо сгреб обе его руки и защелкнул наручники на запястьях. Когда и откуда он успел их достать, Данила даже не заметил.

— Разумно, — подал голос светловолосый. — Ну что, тронулись?

«БМВ» почти с места набрал скорость и пронесся мимо одинокого джипа Данилы Прохорова, брошенного у обочины.

Сегодня Кирилл попросил меня заехать за ним вечером и даже прибавил: «Если у тебя нет других планов». У меня занятия в танцклубе, но я отменю их ради того, чтобы поужинать с собственным мужем. Кажется, он чувствует себя виноватым передо мной за то, что устроил в прошлый раз, и пытается загладить вину так, как умеет. А мне почти смешно…

Скажу вам честно: я ужасно испугалась, когда меня обмотали всеми этими проводами, а затем стали задавать вопросы. Но потом вспомнила слова папы, который говорит, что у меня математические мозги в романтической головке, и приказала себе собраться и не паниковать. В конце концов, не происходило ничего страшного, кроме того, что сама процедура до ужаса напоминала истязание психически больного человека. Даже не знаю, почему мне так подумалось — на самом-то деле ничего особенно ужасного не совершалось.

Когда в голове у меня прозвучали папины слова, я сразу успокоилась, потому что поняла, о чем Кирилл будет меня спрашивать. Я стараюсь никогда не врать людям, разве что иногда позволяю себе кое о чем умалчивать, и в этот раз мое умалчивание сослужило мне плохую службу: я должна была раньше рассказать ему о Романе. Забавно звучит, правда? «Рассказать о Романе»… Но никакого романа не было и быть не могло, потому что я не изменяю своему мужу, как бы наивно это ни звучало.