Наталья Борохова - Личная жизнь адвоката

– Антоша, милый. Зачем ты пришел? Ты себя неважно чувствуешь…

Она попыталась поддержать рукой профессора. Тот действительно был нетверд в ногах. Но Винницкий волевым движением руки отстранил жену.

– Уйди. Не мешай.

Он встал на свидетельскую трибуну и вцепился в ее края так, что костяшки его пальцев побелели.

– Вы себя нормально чувствуете? – недоверчиво спросил судья.

– Вполне, – ответил профессор.

– Вы согласны давать показания?

– Да.

– Вам известно, что здесь происходит? Вы следили за ходом процесса?

– Конечно. Эту женщину судят за убийство моего сына, – он ткнул пальцем в сторону скамьи подсудимых, а Дубровскую передернуло. Эту женщину! Сейчас старик выдаст все, что не успел сказать ей в больнице. Тогда ему помешал обморок. Теперь такой удачи вряд ли стоит дожидаться.

– Прокурор, задавайте вопросы, – разрешил судья.

Обвинитель кивнул головой.

– Итак, кто эта женщина? Откуда вы ее знаете? Коротко характер ваших взаимоотношений…

– Эта женщина хотела выйти замуж за моего сына…

Вот даже как! Ни они хотели пожениться , ни сын представил нам ее как свою невесту . Она хотела выйти замуж! Сказал, как припечатал.

– …характер отношений? Да не было у нас никаких отношений. Мне не нравилось, что она постоянно конфликтовала с женой, а та, в свою очередь, постоянно мне на нее жаловалась. Сам же я люблю тишину и покой. Только так я могу заниматься работой.

Дубровская уныло рисовала в блокноте кружочки, приделывала к ним хвостики, затем добавляла глазки, рот. Допрос обещал быть затяжным и трудным. Профессор Винницкий обозначил свое отношение к подсудимой, назвав ее той женщиной . Женщиной, которой сопутствовал скандал и семейные конфликты. Вряд ли ей удастся выдавить из него хотя бы слово в поддержку Евы.

– Конечно, если бы мы были властны распоряжаться прошлым, я бы все сделал для того, чтобы эта женщина никогда не появилась на пороге нашего дома. Тогда бы все сложилось по-другому и мой сын был бы жив…

Милица Андреевна промокнула платком глаза.

– Истинная правда, – прошептала она. – Если бы могли…

– …но прошлого не переделать. Что сделано, увы! – то сделано. Артема не вернуть. Но у нас есть будущее. Мы можем повлиять на него: сделать так, чтобы впоследствии нам не пришлось жалеть о том, что мы могли сделать, но не сделали. Для этого я сюда и пришел…

Тут Винницкий сделал долгую паузу. Он взглянул на Дубровскую, и та почувствовала себя крохотной и беззащитной. Зря она надеялась на скорый безмятежный отпуск, посвященный заботам о близнецах. Судя по всему, напоследок ее ожидала хорошая встряска в суде, а потом, возможно, даже жалоба в адвокатскую палату.

Судья понял затянувшееся молчание по-своему.

– Свидетель, с вами все нормально? Вы в состоянии давать показания?

Профессор кивнул головой.

– Да, ваша честь. Я в норме. Сожалею, что я не смог прийти в судебное заседание раньше.

– Мы знаем, что вы были очень больны.

– Да, я был болен, – подтвердил свидетель. – Мне казалось, что с уходом Артема моя жизнь потеряла смысл. Так оно и было. Мир вокруг меня разом перестал существовать. Моя работа, люди рядом со мной стали ненавистны. Сама необходимость каждый день вставать, приводить себя в порядок, есть, общаться, словно ничего не произошло, сводила меня с ума. Я надеялся, что горе разобьет мне сердце и я умру. Смерть стала бы для меня благом. Но так не случилось. Мой организм оказался крепким, или же господь посчитал, что я не оплатил свои земные счета. За этим я сюда и пришел… – он поднял голову и обвел долгим взглядом присутствующих. – Вы можете посчитать, что это я делаю ради нее… – он махнул рукой куда-то в сторону, – но на самом деле я делаю это ради себя. Я хочу испить эту чашу до дна… Всю горечь… Без остатка…

Кому был адресован жест свидетеля, небрежно брошенный назад: законной супруге, в лице которой не было ни кровинки, либо же подсудимой, томящейся в неизвестности за стеклом, присутствующим было неясно. Кроме того, допрос, на который возлагали большие надежды, на глазах превращался в мелодраму.

– Боюсь, ваша мысль нам не ясна, – сказал судья, с тревогой следя за мужчиной на свидетельской трибуне. Из его бессвязной речи он не понял почти ничего, но какое-то внутреннее чутье говорило ему, что добром эта исповедь не закончится. Он уже жалел, что так легко согласился с доводами прокурора и принял решение допросить Винницкого. Профессор был явно не в себе, а обмороки и приступы не входили в программу судебного следствия. – Выражайтесь, пожалуйста, яснее. Мы понимаем, что визит в суд стал для вас тяжким испытанием, и приносим вам искренние соболезнования. Но суд интересуют факты…

– Вы хотите сказать, что поэтическая часть моего выступления вам наскучила и мне нужно приступать к прозе? – горько усмехнулся профессор. – Вы, как всегда правы, ваша честь. Не буду ходить вокруг да около. Вы хотели фактов? Извольте… Правда состоит в том, что я убил своего сына…

После слов профессора в зале наступила мертвая тишина. Стало слышно, как муха, жужжа, бьется об оконное стекло. Ее крылышки скользили по гладкой поверхности, лапки чувствовали преграду, но она снова и снова предпринимала попытки вырваться на волю.

– Я убил своего сына , – повторил профессор, видимо, полагая, что его первая фраза улетела туда, куда сейчас так стремилась неугомонная муха.

Молчание кончилось. Тут разом заговорили все.

– Ваша честь! Я вам говорила, что супруг болен. Он не совсем оправился от болезни. Врачи возражали против его участия в суде…

– Ваша честь! Я вынужден заявить ходатайство о медицинском освидетельствовании Винницкого. Подобные заявления в суде – явный признак психической нестабильности…

– Ваша честь! Позвольте свидетелю продолжать. Его заявление имеет для защиты огромное значение…

Председательствующий трижды стукнул молотком, прекращая базар.

– Свидетель! Вы отдаете отчет своим словам и поступкам?

– Да, ваша честь!

– Вы понимаете смысл сказанного вами?

– Да.

– Вы настаиваете на своем заявлении?

– Да, ваша честь. Это я убил своего сына.

– О, господи! – судья выглядел обессиленным. – Тогда вам неплохо бы объясниться.

– Хорошо, ваша честь. Прошу, не прерывайте меня…

… – Я очень любил своего сына. Он был очень привлекательным внешне, чем явно превзошел и меня, и мать. Он был сообразительным, активным и общительным ребенком, что дарило мне надежду. Я рассчитывал, что сын возьмет все самое лучшее у нас, его родителей, но пойдет дальше и достигнет большего. В самом деле, от нас было чему поучиться. Я – ученый. Не буду восхвалять свои скромные успехи на поприще науки, но я отдал любимому делу всю свою жизнь, все свои силы. Мои студенты, мои научные труды и награды расскажут обо мне больше и охотнее, чем я сам. Милица – успешная женщина, воплощение деловой хватки, инициативы и практичности. Она вела бизнес, организовывала наш быт и заботилась о нас, как могла. С самого детства мы дали Артему все: замечательные игрушки, поездки на моря, модную одежду. Потом появились телефоны, компьютеры, автомобиль. Казалось бы, живи, радуйся, учись… Но с каких-то пор я стал замечать, что мой сын, который, по моему мнению, родился, чтобы взять от жизни все, стал проявлять признаки сытого самодовольства. Он научился брать и требовать, а с тем, чтобы что-то отдавать, возникли проблемы. Он искренне не понимал, когда я говорил о том, что мы с мамой ждем отдачи.