Павел Глоба - Астролог. Код Мастера

Доронин лежал на полу, раскинув ноги и руки. Рядом с ним валялся пустой шприц, игла которого все еще торчала из шеи следователя.

– Врача! «Скорую!» – вскричал Филатов.

Но Успенский только покачал головой.

– Ему уже не поможешь.

Он прошелся по карманам погибшего и обнаружил то, что искал. Флешку с предсмертным посланием Ады. Василиса наблюдала всю эту сцену из угла. Она была подавлена. Впрочем, куда сильнее происшествие потрясло Бекермана. Тот выглядел просто убитым. Успенский хотел было отвесить ему подзатыльник, но удержался. Жалко дурака стало.

– Набил бы я тебе рыло, да Заратустра не позволяет! – сообщил астролог. – Кстати, вот и очередной удар. Я же советовал тебе посидеть дома. Имей в виду, этот удар не последний. Главный тебя ждет впереди. Сегодня или завтра. Претензии можешь предъявить своему другу Тимаковскому.

Бекерман совершенно расклеился.

– Доронин меня обманул сказал, что я срочно должен приехать в банк. Я даже не знал зачем. А когда я пришел, он сказал, что я не оправдал доверия темных сил и за это буду наказан. Бред какой-то! Потом достал пистолет и велел идти в дверь. Я и не знал, что там какая-то дверь имеется. И вот.

Губы его затряслись, он зарыдал, будучи не в силах произнести ни слова.

Филатов рассматривал распростертое на полу кабинета тело следователя Доронина.

– Да, капитан, никогда ты не будешь майором.

Он наклонился над телом и еще раз внимательно осмотрел место укола.

– Странно, – задумчиво проговорил он.

– Что именно?

– В такое место колоть самого себя неудобно. – Прокурор ткнул себе в шею пальцем, для чего ему потребовалось неестественным образом вывернуть руку.

– На себе не показывай.

Андрей неожиданно развернулся и поспешно вышел в коридор. Он вернулся в кабинет Ады. Прокурор последовал за ним с непонимающим видом. Войдя в кабинет Ады, астролог снова остановился перед потайной дверью. Стул валялся на полу.

– Плохо дверь закрыл, – покачал головой Успенский. – Вот она и уползла.

– Уползла? Так ты думаешь, что это снова та змея? Получается, что это не он сам себя, а она его уколола? – нахмурился Филатов.

Успенский с силой потер лоб.

– Снова классическое убийство в запертой комнате. Запишем в загадки или внесем ясность? Дай-ка я его пощупаю, может, что и увижу.

Он наклонился и протянул руку к шприцу.

– Что? – взвился на дыбы прокурор–криминалист и силой оттащил друга от опасного артефакта. – Какие еще загадки? Самоубийство это! Понял? Или ты в таком громком деле хочешь на меня висяк пристроить? Так что забудь про змей, про ведьм и прочую нечисть. Са–мо–у-бий–ство! – раздельно произнес он по слогам.

Успенский задумался. Нет, в самом деле, чего ему еще надо? Зло наказано. Главный исполнитель – вот он – лежит, раскинув руки и ноги. Очередная сброшенная за ненадобностью змеиная кожа. Или отброшенный в минуту опасности хвост ящерицы. Можно, конечно, искать неизвестную женщину–змею, убившую, вне всякого сомнения, своего сообщника. Можно даже ее найти. Но что это даст? Просто в своих поисках он поднимется еще на одну ступеньку. Но за ней будет другая. Конечно, когда-нибудь это придется сделать, но только не сейчас. Сейчас он слишком устал.

– Нам всем пора отдохнуть.

Сказал Андрей и пошел к выходу.

Филатов хотел, как всегда, отвезти друзей к Успенскому, но, неожиданно, Василиса запротестовала:

– Едем ко мне. А то у меня дома все пылью заросло. И цветы полить надо.

Конечно, она сильно преувеличивала. Цветов она не держала, а пыль – это такая субстанция, которая любит общение. Даже в космосе она кучкуется вокруг звезд и планет, а не в пустом межзвездном пространстве. Поэтому там, где человек ее постоянно убирает, она тут же, на радость ему, появляется. А где нет никого, там и пыли почти не бывает.

Войдя в квартиру журналистки, Филатов по достоинству оценил суровую спартанскую обстановку. Велотренажера под ворохом навешенной на него одежды он не разглядел, но все же вскользь заметил.

– Квартира настоящей женщины.

– Что ты имеешь в виду? – поинтересовался Андрей.

– Настоящая женщина должна срубить дерево, разрушить дом и воспитать дочь настоящей женщиной, – пояснил прокурор.

Успенский согласился.

– Дочери не имеется, воспитывать некого, а остальное совпадает.

Между тем Филатов с видом заговорщика извлек из своей прокурорской папки объемистый пакет.

– Что это? – с подозрением спросил Успенский.

Он знал друга как любителя устраивать сюрпризы. И не ошибся.

– Рукопись Булгакова. – Прокурор–криминалист плюхнул пакет на стол. – У тебя пара часов на все. Успеешь справиться?

– За глаза хватит! – загорелся астролог. – У Васьки сканер мощный, автомат. Даже скоропись разбирает. Сейчас мигом все обработает.

Он быстро распечатал упаковку и заложил стопку пожелтевших листов в гнездо прибора.

– Бумага старая. Не сожжет? – забеспокоился Филатов.

– Рукописи не горят, – обнадежил его Андрей.

– Идите на кухню, хватит сплетничать! – донесся до них голос хозяйки.

Когда они пришли, она сообщила:

– У меня портвейн имеется. Настоящий, португальский, красный. Восемьдесят седьмого года.

– Хорошо бы пива, – отозвался прокурор. – Но мне еще работать. Это вам, лоботрясам, можно.

Андрей почесал кончик носа.

– Какого, говоришь, года? Восемьдесят седьмого? – переспросил он. – Ну, не знаю, мне «Агдам» как-то привычнее. Кстати, дамы портвейна не пьют. Только херес. Так что предлагаю ограничиться кофием.

От кофе прокурор также отказался и пил чай. Василиса сварила кофе в медной турке и разлила в чашки себе и Андрею. Щелкнула кнопкой пульта телевизора.

На экране Чак Норрис в роли крутого следователя точными сокрушительными ударами калечил банду отпетых негодяев.

– Вот, учитесь, как надо бороться со злом, а вы все только ковыряетесь, – злорадно проворчал прокурор.

– Конечно, – согласился Успенский. – А ты в курсе, что Чак Норрис родился десятого марта тысяча девятьсот сорокового года?

Василиса недоверчиво уставилась на астролога.

– Не хочешь ли ты сказать, что и он преемник миссии Булгакова?

Тот пожал плечами.

– Кто знает? Пути добра неисповедимы, и каждый служит ему как умеет. Пути зла иногда тоже. И следователи бывают разные как в кино, так и в жизни.

Они пили кофе, Филатов задумчиво прихлебывал свой чай.

– Это ты про Доронина? Я до сих пор не понимаю, как он мог.

– Он слишком долго всматривался в пропасть и не заметил, что пропасть всматривается в него, – сказала вдруг Василиса. – И не выдержал.

– Да, так часто бывает, – согласился прокурор. – Охотник не замечает тот момент, когда сам становится добычей. Доронин расследовал махинации людей из «Офис–банка», но сам попался им на крючок. И стал их орудием. И усердно служил до тех самых пор, пока не совершил роковую ошибку.