Анна Малышева - Отравленная жизнь

Юлия Борисовна припомнила, что это был парень лет двадцати пяти – тридцати. Здоровый мордатый шатен, светлые глаза, широкий нос… Тип Жана Маре, но куда грубее и примитивней. Она его хорошо запомнила потому-де, что сперва он ее напугал.

– Он вошел со своим пакетом, поставил его к стене и, не здороваясь, прошелся по всем комнатам.

Явно смотрел – одна я дома или нет. Я испугалась.

Решила, что картины – только предлог, чтобы меня обокрасть. Конечно, брать у меня нечего, но я испугалась за себя…

– Как же вы впустили в квартиру незнакомого человека?

Юлия Борисовна пояснила, что он предварительно позвонил по телефону, представился, сказал, что у него есть деловое предложение.

– Я услышала про картины Корзухина и в самом деле заинтересовалась. Я ведь читала про это ужасное дело, и потом, в последнее время появился интерес к его картинам, о нем стали говорить художники. Я решила, что смогу продать картины. У меня не очень-то много средств к существованию, приходится цепляться за все, что подвернется.

Парень оставил ей картину, не потребовал ни задатка, ни расписки. Адреса своего не дал, сказал, что это ей ни к чему, телефона у него нет, зато он обязательно зайдет через неделю: узнает, как продвигаются дела. Это показалось ей подозрительным, но она не стала возражать. Попрощался вежливо и еще раз твердо сказал, что зайдет через неделю. Так что она ждет его со дня на день.

– Какого числа он принес картины?

– Двенадцатого ноября, – четко ответила Юлия Борисовна. – Позвонил он вечером, часов в шесть-семь… А пришел поздно – часов в одиннадцать. Сказал, что раньше не мог.

Следователь не стал объяснять, что Нина Дмитриевна была убита и ограблена именно двенадцатого ноября, за час до звонка.

– Вы утверждаете, что он не назвал точную дату, когда придет за деньгами?

– Нет. Но сегодня шестнадцатое, значит, он должен зайти дня через два-три. – Юлия Борисовна глотнула коньяку и неожиданно задиристо заявила:

– Вы мне можете не доверять, но я говорю правду! Он толком-то не представился, а я как-то не сообразила, что все это странно. Может, я и вернула бы ему картины, но как? Ни адреса, ни телефона… Не выбрасывать же их на помойку! Я никогда не торговала краденым, так что опыта у меня нет, выворачиваться не умею! Можете устроить у меня засаду – ради Бога!

– А что, – задумчиво перебил ее следователь. – Если разрешите, мы так и сделаем. Квартира у вас большая, один человек вас не стеснит. И вам будет спокойнее. Кстати… Он вам не сказал, почему обратился именно к вам? Ведь в Москве столько перекупщиков, художественных салонов, коллекционеров, в конце концов?

– Ну, теперь-то я понимаю, а тогда удивилась, – бросила та. Она совсем перестала церемониться. – Вы бы тоже могли сообразить! Владелец салона все проверяет, и ему нужно предъявить паспорт. Перекупщик может не спросить документов, но он всегда в курсе всех художественных сплетен и сразу сообразит, откуда взялось столько полотен Корзухина. А я?

Я ведь не торгую картинами. Это так, случайный временный приработок. И я всегда действовала только по просьбе добрых знакомых, никогда даже комиссионных не брала.

– А этот продавец предложил вам какое-нибудь вознаграждение за услуги? Или вы решили помочь ему бескорыстно?

Та фыркнула:

– Корыстно, разумеется. Я же его не знала, зачем заниматься благотворительностью? Он предложил мне двадцать процентов от каждой проданной картины.

– Это хорошие условия?

– Нормальные.

Юлия Борисовна не возражала против того, чтобы в ее квартире остался человек. Она только плечами пожала:

– Раз так надо – пусть живет ваш человек. Только готовить я не умею и не люблю. Привыкла жить одна, так что не ждите разносолов.

Следующие два дня она совсем не выходила из дома. Если звонили, она говорила под наблюдением милиционера. Тот быстро обжился на новом месте, и Юлия Борисовна даже привыкла к его присутствию в доме. Она дала ему спортивный костюм мужа – чтобы он переоделся. Одноразовую бритву.

Разносолов у нее и в самом деле не было, но омлет и колбасу она исправно готовила три раза в день. За все это время муж Юлии Борисовны ни разу ей не позвонил.

– Куда он уехал? – поинтересовался милиционер.

Женщина отвечала, что муж в Питере, отдыхает по турпутевке, и она понятия не имеет, в какой гостинице он живет. Она не ревнива и поэтому вовсе не требует, чтобы он каждый день отчитывался по телефону.

За эти два дня следователь встретился с Иваном Корзухиным. Тот признал, что печати сорвал самовольно, но надо же ему где-то жить? Рассказал, что полгода скитался по друзьям, так как был не в состоянии прокормить семью. Что вернулся домой только тринадцатого ноября, вечером, и обо всем случившемся ему рассказали соседи. Иван держался скованно, говорил вяло и маловразумительно. От него разило водочным перегаром. Было заметно, что последние дни он пьет постоянно – усиленно поминает близких. На вопрос, неужели он полгода жил в Москве, рядом со своей семьей, и ни разу не дал о себе знать, Корзухин ответил, что семье были нужны не его сочувственные слова, а деньги.

А денег не было.

– Не проще ли было развестись с женой? – заметил следователь. – Она еще успела бы устроить свою жизнь.

Иван потер небритую щеку, поморщился. Сказал, что никогда не возражал против развода. Катя не захотела. А теперь незачем это обсуждать – это просто демагогия. Кто виноват и что делать – глупейшие вопросы. И пусть Катю оставят в покое – она в этой жизни достаточно вытерпела. Больше он на эту тему говорить не желал. На вопрос, не собирается ли он связать свою судьбу с другой женщиной, Иван нервно ответил, что не желает «ей» мешать. Пусть «она» строит жизнь, как хочет. А он человек конченый и «ей» совсем не пара.

Было ясно, что этот человек может рассказать куда больше, чем хочет. Из показаний Саши было известно, что Лариса Васильковская часто встречалась с Корзухиным и была с ним знакома давно.

И загадочная «она» – женщина, чье имя Корзухин называть не хотел, – была, скорее всего, именно Васильковская. Следователь посоветовал ему быть откровеннее, но Иван посмотрел на него так, что разговор вскоре закончился. Уходя, следователь обратил внимание, что Иван работает. Вместо мольберта он использовал допотопную гладильную доску. На ней стоял большой картон с начатой картиной – цветы в стеклянной банке. Иван мрачно объяснил, что жить ему как-то надо, и тут как раз подкинули заказ.

– Кто заказал картину?

– А вам не все равно? – бросил Иван.

Ему посоветовали не грубить. Иван неохотно признался, что заказов на него посыпалась уйма, но работать много он все равно не может. Так что никогда ему не разбогатеть.