Валентина Андреева - Два крепких орешка для Золушки

Сразу вспомнив про Деньку, подруга заторопилась домой, наказав мне не растрачивать силы на напрасный труд и приходить ко второму для меня завтраку. Я невольно, но от всей души посочувствовала мужу, привычно обругала себя и похвалила Наташку за то, что она, оставив работу, не забыла порядок цифр. Какая-никакая, а гимнастика для ума.

Не могу сказать, что очень задержалась, но к моменту моего прибытия подруга уже перемывала чашки, совмещая это дело с возмущенными репликами в адрес Ольги, причем так, словно разговаривала на повышенных тонах сама с собой.

Мое появление внесло некоторое разнообразие. Выяснилось, что я не просто копуша, а копуша зловредная — специально «тянула кота за хвост», чтобы досадить несчастной Наталье Николаевне.

— А Ирка слушает да ест, — хрустя гренками, успокоила я себя и вопросительно взглянула на Ольгу. Та моего взгляда не выдержала, всхлипнула и нырнула носом в платочек. Я невольно протянула ей надкусанный гренок. Его ловко перехватила Наташка и, сунув себе в рот, невнятно промычала, что откармливать предателей не намерена.

— Вот!

Широким жестом правой руки подруга указала на диван, где за пару секунд до этого сидела Ольга: девушка неслышно вспорхнула и улетела плакать на террасу. Наталья, немного удивленная ее отсутствием в указанном месте, неуверенно повторила: «Вот…» и осеклась. Ненадолго. Услышав всхлипы, встрепенулась и продолжила:

— Представляешь, собралась с повинной в прокуратуру! А о нас она подумала?!

Вопрос прозвучал с такой силой, что я сразу же помотала головой и, пока Наташка вслушивалась в характер Ольгиного плача, торопливо прожевала гренок, после чего высказала свое окончательное «Нет!».

— Я не хочу, чтобы меня считали убийцей… — слабо, как котенок, пропищала Ольга.

— Не хочешь, тогда сиди здесь, — наставительно заметила я под одобрительные кивки Наташки. — Запомни: мы встретились с тобой в пятницу для полноценного отдыха на наших фазендах в выходные. Ты была вся в соплях. С тех пор с ними и не расстаешься. Тебе ничего не известно об… обстановке в твоей квартире и пожаре на собственной даче. Отлеживалась у нас. Даже деньги на работе за тебя получила Наталья.

— У меня дома кот! Мне надо убедиться в том, что с ним все в порядке. Ну и в том, что Игорь жив, — прозвучало из-за открытой двери. — А вдруг он все-таки отправился за мной? — В голосе Ольгуни послышались нотки безумия: — Ну точно! Его убили как свидетеля!

— Свидетеля чего? Тебе это лучше знать заранее, перед явкой с повинной, — смиренно согласилась я. — Ты же его убила. Бандитка! Чтобы не шлялся за тобой, на пятки не наступал. Еще в Москве надоел. А заодно ты укокошила и сторожа, который видел твою самодеятельность на даче. Или он был твоим сообщником? Нет, пожалуй, сообщницами были мы с Натальей. Интересно, нас разместят в разных зонах?

Плач резко оборвался. Денька испуганно гавкнула, первой отметив появление в дверном проеме зареванного лица, бледность которого подчеркивал красный нос.

— И-и-и… что мне теперь делать?

«Надо же иметь такие глазищи и не разглядеть ими всю нечисть, которая так и липнет к ней!» — подумала я, испытывая великое чувство жалости к Ольге.

— Прежде всего тебе следует слушать нас! — заявила Наташка тоном матери-наставницы и уставилась на меня в ожидании подтверждения ее слов.

— Ну да, — кивнула я, не зная, что сказать, и уж тем более не представляя, что делать. На всякий случай, решила «вильнуть в сторону»: — Оля, ты бы вернулась на место, надо кое-что обсудить.

Пропищав неразборчивое «угу», Ольга протиснулась между мной и Наташкой, образовавшими у двери ненужный кордон, и уселась на диван, сложив ладони и смиренно сунув их между коленями.

— Почему ты столь неосмотрительно хранишь собственную расписку в получении от госпожи Есауловой десяти тысяч долларов?

Вид у Ольгуни был недоверчивый и растерянный одновременно. Так обычно смотрят, когда не знают, как расценить слова собеседника. Принять их в качестве не очень умной шутки, над которой следует вежливо похихикать, чтобы не обижать шутника? Или отнестись к ним, как к факту объективной реальности, страшному уже тем, что его просто не могло быть.

Я сразу поняла, что Наталья не успела или не захотела поинтересоваться историей расписки. Удовольствовалась собственными воспоминаниями о личности под фамилией Конь и, радуясь своей отнюдь не девичьей памяти, спрятала бумагу куда подальше.

Пока Ольгуня в тяжких раздумьях усиленно морщила лоб, подруга успела выудить из шкатулки с нитками расписку и, держа ее двумя пальцами, медленно помахала ею в воздухе. Ольга открыла рот и, как завороженная, уставилась на листочек.

— Держи документ, — наставительно изрекла Наташка, опуская его на Ольгины колени. — По прочтении — сжечь. Если, конечно, не желаешь, чтобы с тебя слупили деньги, которых у тебя сроду не было. Сделка не состоялась, следовало расписку сжечь. На худой конец, съесть. На голодный желудок. Так легче.

Лихорадочно развернув листок, Ольга вслух пробубнила:

— «7539 — 2, 7391 — 4, 7924 — 1, 7604 — категорически не нравится ядовитость, посоветоваться, чем заменить»… Это что, шифровка?

Ольгуня прямо исходила лучами радости.

— Опаньки! — Наташка мгновенно обеспечила перехват листочка. — Это к делу отношения не имеет. Вернее, имеет, но к другому — из области чистого искусства. У меня на вышивку ниток не хватило. Номера обозначают цвет. Надо же, как удачно обнаружился мой расчет. Ирина Санна, приношу искренние извинения! Три месяца назад ты его у меня и вправду не выкрала. По рассеянности. А куда же я дела расписку-у-у…

Подруга упорно рылась в шкатулке, хотя я сдержанно заметила, что и дураку ясно, ее там нет. Наташка слабо огрызнулась. Дураку, может, и ясно, на то он и дурак, а вот она точно помнит, как ночью сунула листок…

— Да вот же он! — торжественно объявила она. — Под шкатулкой лежал. Читай, несчастная миллионерша!

Ольга долго изучала расписку и вдоль и поперек. Даже понюхала. На мой взгляд, зря. Все равно обоняние у нее еще неполноценное. И наконец, заговорила:

— Ничего не понимаю. Такое впечатление, что нахожусь в театре абсурда. Вокруг меня разыгрывается какой-то спектакль, действие происходит не со мной, я его наблюдаю со стороны, но в то же время участники постановки умело создают эффект моего живого присутствия во всех сценах. Я никогда не встречалась с Есауловой. Это жена Павла Григорьевича. Мало того, что знать ее не знаю, но и слышать ее не слышала, даже по телефону. И уж тем более не получала от нее никаких денег. С какой стати?

— А подпись на расписке?

Я нервно теребила за ухо подвернувшуюся Деньку.

— Подпись? Подпись моя… Кажется, моя. Или не моя…