Дарья Калинина - Мулатка в белом шоколаде

Та птицефабрика, о которой столько были наслышаны подруги, стояла в отдалении от деревни. По периметру ограды была пущена колючая проволока. И глухо лаяли цепные псы.

— А как же иначе? — не поняли недоумения подруг их провожатые. — Народ у нас сами знаете какой. И не хочет, а все равно украдет. Вот и приходится оберегаться. Хотите, мы вас туда проведем? У Кольки там тетка работает. Она только рада будет.

Но подруги от экскурсии по птицефабрике отказались. Не затем они в такую даль ехали, чтобы аммиаком дышать. Вместо этого они отправились по деревенским домам, в поисках семейства Куриных. Уже в первом доме их подняли на смех.

— Да тут в прежние времена, почитай, в каждом доме Курины жили, — произнес крепенький еще старичок, который завтракал прозрачной как слеза горилкой, закусывая ее зеленым луком и солеными огурчиками.

Он и подругам и их провожатым налил. И не стал слушать возражений подруг.

— Пока не выпьете, слова не скажу! — твердил он, подсовывая подругам маленькие, потускневшие от времени граненые рюмочки на толстой ножке. — Пейте. Я сам из зерна гоню. Это вам даже не ваша городская водка, а получше будет.

Продукт домашнего винокуренного заводика и в самом деле был потрясающе вкусным, если такое определение вообще подходит к самогону. Но в нем не слышалось и намека на сивушные масла. Он был прозрачным и пился легко, словно вода.

— От родного деда рецепт достался, — похвастался дед. — А он, кстати говоря, тоже Куриным был.

— Да? — осоловевшие от одной рюмки, пробормотали подруги.

Еще бы, всю ночь они провели в пути. Потом прогулка босиком, потом снова ехали. А теперь с утра пораньше заправились самогоном на голодный желудок. Было от чего поплыть голове. Однако дед оказался хлебосольным хозяином. Он полез в печь и извлек из нее чугунок с картошкой, залитой домашним молоком. Перетопившееся вместе с картошкой за ночь молоко было покрыто нежно-кремовой пленкой. И картошка, словно сахарная, буквально таяла во рту.

Все ели из одного чугунка. Тарелок в хозяйстве у деда не водилось. Он считал это глупостями. Сам он бодро хрумкал малосольным, пахнущим чесноком и укропом огурчиком, запивая его топленым молочком. От одного этого зрелища у подруг заурчало в животе. Но дед запивал трапезу самогонкой и уверял, что всю жизнь так делает и все в его семье так завтракают. И ни разу никто животом не мучился.

— А вот дачники к нам в прошлом годе приезжали, так у них все питание было с собой из города привезено. И что? Помогло оно им? Да ни в коем разе! Только и знали, что до нужника бегали. А все почему? Потому что добавки ихние пищевые только в больших городах действуют. А у нас тут сам воздух такой, что сплошной витамин. Переизбыток в организме у горожан случился, я так по уму думаю.

— Дедушка! — взмолилась наконец Леся. — Вы нам про Куриных рассказать обещали!

— А! Ну да! Курины в нашей деревне раньше почтенной фамилией были. Еще до революции они разную домашнюю птицу в больших количествах держали. На каждой ярмарке их кура и яйцо лучшими считались.

— А потом что?

— Знамо что! — хмыкнул дед. — После революции их кулаками посчитали. Старший Курин вовремя с пятью своими сыновьями разделился да велел им в разные стороны сваливать. Тем и спаслись. Но хозяйство на разные части распалось. Кто-то в город подался. Кто-то заболел да помер. Кто-то в Жихаревку перебрался. Так от Куриных у нас, почитай, никого и не осталось.

Подруги расстроились. Но потом сообразили. Ведь Наташа была Куриной только по мужу. А как была ее девичья фамилия?

— Во! — кивнул головой дед. — В аккурат только бабка Гана тут и осталась. Хоть и не Курина, да дочь за Куриным замужем была. В общем, из всей фамилии только бабка Гана. Да внучка ейная!

И дед странно хмыкнул.

— Внучка? Курина?

— Ага, — кивнул дед. — По паспорту Курина. А так…

— А что так?

— Наташка ее в городе нагуляла, — произнес дед, изрядно развеселившийся от выпитого самогона и явно не прочь теперь посплетничать. — Говорила-то, конечно, что от мужа родила. В законном браке. Только бабы наши документы подсмотрели. Митька — Наташкин муж — в шестидесятом году помер. А ребенок у нее аж в шестьдесят втором родился. Разве же такое бывает?

— А где сейчас эти женщины?

— Наташка, как ребенка матери завезла, так хвостом вильнула и обратно в город подалась. Только ее и видели! Бабка Гана потом говорила, что померла дочка. А где похоронена, она и не знает.

— А девочка?

— Какая?

— Наташина дочка!

— Какая же она девочка! — развеселился дед. — Ей уже за сороковник перевалило. Скоро на пенсию выйдет. А так ничего не скажу, справная получилась баба. Мать хорошая. Да и жена. Михею своему спуску не дает. Пить особо не позволяет. И он при ней шелковый делается! Только как поглядишь на нее, сразу скажешь, не русская она. От грузина или армянина ее Наташка нагуляла. Только у них такие носы крючками бывают. В наших местах отродясь таких носов не водилось.

— И где она сейчас?

— Да где ей быть? Дома у себя. Говорю же, хозяйка из нее справная получилась. И корову держат, и свиней. Куда же ей от хозяйства деваться? Скотина — она ведь каждый день кушать хочет. Эх вы, городские! Ничего-то вы в нашей жизни не понимаете. Дома Наталья, где же ей еще быть?

Подруги слушали и ужасались. Похоже, они проделали этот длинный путь совершенно напрасно. Дочь Петеросяна стала примерной женой и трудолюбивой крестьянкой. Вырастившая ее бабушка сумела привить внучке простые народные понятия о жизни. И за лучшей долей дочь Наташи, похоже, никуда не гналась.

Но все же подруги решили повидаться с Аней — так звали дочь Наташи Куриной. И окончательно прояснить вопрос, не была ли она на свадьбе у своего брата по отцовской линии. Они нашли женщину там, где им и пообещал гостеприимный старичок. На скотном дворе. В столь ранний час тут уже кипела работа. Коровы ушли на пастбище, но вот прочая домашняя живность требовала ухода.

— Скажите, вы Анна? — спросила Кира.

Возившаяся с какой-то бадьей полная женщина распрямилась и, приставив к глазам ладонь козырьком, внимательно посмотрела на подруг. Сразу же была видна в ней примесь южной крови. И хотя волосы женщины были старательно вытравлены в белый цвет, все же темные глаза и смуглая кожа однозначно указывали на ее происхождение.

— Комнату не сдам! — отрезала она, едва увидев подруг.

— Да мы не из-за комнаты.

— Молока тоже нет! Корова нынче не телилась. Самим не хватает! Вы к Ивановне идите. Она торгует.

И женщина махнула рукой в сторону соседского дома. Ей явно не терпелось избавиться от подруг. Она то и дело досадливо косилась то на окна собственного дома, то на подруг. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять: подруги пришли не вовремя. Оставалось только понять, чем была вызвана подобная нервозность хозяйки дома.