Б. Седов - Отступник

Тимур, держа в руках оружие, осторожно направился в глубину темных вонючих коридоров, а Знахарь остался в зале. Ботвинник дрожал за прилавком, а за столом, где сидели выпивающие алкаши, царило полное спокойствие.

Раздувшаяся, как утопленница, девушка равнодушно смотрела на происходящее, а ее кавалер был занят важным делом, от которого отвлекся на секунду лишь тогда, когда прозвучали выстрелы. Мельком взглянув на валившихся на пол бандитов, он вернулся к прерванному занятию и продолжил отмерять нужную пропорцию «Льдинки», которая, будучи соединенной с обыкновенной водопроводной водой, превращается в превосходный эликсир забвения.

Знахарь закрыл входную дверь и задвинул штырь, потом подошел к испуганному Ботвиннику и сказал ему:

– Налей соточку.

Ботвинник трясущейся рукой налил, и Знахарь сказал:

– А теперь выпей. Смотреть страшно, как тебя колбасит!

Ботвинник послушно выпил.

Знахарь сказал:

– Ну вот, теперь – другое дело. Будь здоров!

Ботвинник закивал, и Знахарь, облокотившись на стойку, спросил:

– У тебя память хорошая?

Ботвинник опять закивал, и Знахарь, огорченно покрутив головой, посетовал:

– Это плохо. А может быть, у тебя все-таки плохая память?

Ботвинник собрался было опять затрясти головой, но Знахарь сказал:

– Да ты не кивай, ты словами скажи!

– Плохая память, очень плохая, – просипел Ботвинник, задавливая не желавшую проходить куда надо ядовитую водку.

– Вот и хорошо. И когда тебя будут спрашивать о нас…

– Ничего не помню. Сразу дали по голове, и ничего не помню.

– Молодец, – похвалил его Знахарь и, повернувшись к алкашам, уважительно покачал головой: – Вот люди! Спокойны, как мамонты.

– Дай закурить, – хладнокровно просипел синяк.

Знахарь восхищенно покрутил головой и бросил на стол перед ним едва початую пачку «Мальборо».

– Кури на здоровье, – сказал он.

Алкаш достал из пачки сигарету и недовольно поинтересовался:

– А зажигалку?

В это время Мурзик, заскочив в темную кладовую, вытащил из кармана мобильник и нажал на кнопку. В темноте засветились кнопки, и, набрав номер, Мурзик, подпрыгивая от нетерпения, прижал трубку к уху. Услышав ответ, он заговорил громким шепотом:

– Слушай, Рыжий! Мы к Ботвиннику заехали, а тут пришли какие-то быки и всех положили. Я один остался. Сижу в кладовке.

Из-за двери послышалось:

– И тебя сейчас положим. Открой, Володенька…

Засова на двери не было, и Мурзик понял, что ему пришел конец.

Он бросил трубку и, выхватив из кармана «макаров», наставил его в темноте в сторону двери.

Дверь, тихо заскрипев, приоткрылась на несколько сантиметров, и по полу кладовки прокатился какой-то предмет. Мурзик понял, что это граната.

– Суки, падлы! – только и смог он вспомнить в такой важный в его жизни момент.

Через несколько секунд в тесной кладовой прозвучал удар грома. Дождя не пошло, но в Мурзике появилось от тридцати до пятидесяти лишних дырок, и на полу все-таки образовалась лужа. Она была черного цвета, и ее не было видно в темноте. Проходя мимо открытой двери, через которую было видно сидевшего на полу у батареи Садовского, Тимур спросил у Знахаря:

– А с этим что?

Знахарь взглянул на человека, из-под задравшейся штанины которого был виден протез, и ответил:

– Менты освободят.

Они вышли в зал, и Знахарь сказал:

– Все, поехали отсюда.

Тимур отпер входную дверь, и они стали подниматься на улицу. Навстречу им на ступени шагнула какая-то помятая личность, направлявшаяся вниз, к Ботвиннику в гости.

Тимур встал у личности на дороге и недобро сказал:

– Закрыто. Переучет.

Личность развернулась и уныло побрела в другое место.

Сев в машину, Знахарь внимательно посмотрел на Тимура и сказал:

– А ты вообще ничего. В форме.

Тимур довольно ухмыльнулся и ответил:

– Сам знаю. Трогай, извозчик!

Литерный поезд мчался в столицу без остановок.

Подпрыгивая на стыках, покачиваясь на стрелках, пролетая мимо полустанков и степенно минуя крупные города, пробирались в Москву пять вагонов: четыре плацкартных со спецконтингентом и купейный с десятком офицеров.

Поначалу Фима каждые два часа заглядывал к «перевернутым». Все-таки первый выезд… Кто знает, как поведут себя те, кто жил в придуманном мире и после проведенной над ними процедуры еще ни разу не выбирался в свет.

Но зомби вели себя абсолютно спокойно. Они получили специальную психологическую установку на это путешествие. И их эмоции, реакции и чувства были слегка заторможены до самого приезда в Москву. Они валялись на полках вагона, иногда поднимаясь, чтобы сходить в сортир. Потом возвращались и вновь впадали в «наведенный» анабиоз. Беспокоиться было не о чем. Впрочем, кроме молодого лейтенанта, никто ни о чем и не беспокоился.

Накануне вечером сопровождающие офицеры выдали каждому биороботу по пятьдесят законных граммов водки для поддержания виртуальной чувствительности, да и сами к горячительному приложились основательно. И теперь они с самого утра кучковались по трое в купе, собираясь опохмеляться. Фиме об этом и подумать было тошно.

Пользуясь тем, что в распоряжении десяти человек был целый вагон, Фима нашел свободное купе и растянулся на нижней полке. Только он прикрыл глаза и собрался задремать, как в купе ввалился соскучившийся майор Капитанов. Его так и звали – Капитан-Майор. Поставил на стол две стопки, закадычную фляжку и вытащил из кармана бутерброды с красной рыбой.

– Липа моя сделала, – с пьяной гордостью сообщил он.

Фима только покривился втихаря, но от КапитанМайора это не укрылось.

– Не понял, юноша! Что ты рожу такую скорчил? Что ты против Липы имеешь?

– Я против выпивки и бутербродов. Плохо себя чувствую, – пояснил Гена. – А против Липы я ничего. Даже наоборот…

Прикусил язык, но слово уже вылетело, и к нему прицепился пьяный начальник.

– То есть как – наоборот? Она тебе небезразлична? Может, тебе хочется ее трахнуть? А? Мы можем это устроить. Эта сучка только рада будет. – Он заводил сам себя. – Или ты с ней уже спал? Успел, сукин сын?…

Тут Капитан-Майор попал в самое яблочко.

Справедливости ради следует сказать, что с женой Фиминого начальника спали все кому не лень, а главное – ей самой было не лень спать со всеми подряд.

Фима уже давно свыкся с мыслью, что он, как и все прочие лейтенанты, трахнул жену собственного начальника, и глядел ему в глаза совершенно спокойно. Более того, еще недавно он намеревался при случае повторить развлечение, потому что его плоть уже заскучала по удовольствию, доставленному темпераментной зрелой женщиной.

Но вот к прямой постановке такого вопроса он оказался не готов. И сказать правду, и лгать в глаза – было одинаково неловко.