Евгения Михайлова - Сломанные крылья

– Нет. Точно нет. Я спрашивала. Я просила, чтобы меня там убили, особенно когда он ребенка увез. Даже сознательно его выводила из себя. Он впадал в ярость, уходил. Однажды сказал, что уходит, чтобы не убить меня, что я ему нужна живая.

– Понятно. Ну что ж, всего вам доброго. Ваши родители переживают из-за того, что вы плохо спите, едите, не хотите показываться врачу. Это объяснимо, но старайтесь преодолевать слабость. Вам нужны силы. Для всего.

– Да, конечно. Спасибо.

Оля положила трубку и нервно заходила по комнате. Что она может придумать, чтобы, как выразился Сергей, «зацепить» Виктора? Да если бы это было возможно, разве произошло бы все то, что произошло? Как ужасно, что любая трудность рождает мысль о Никите. Даже сейчас: ей не смогут ничем помочь ни мама, ни папа, ни умные следователи. Она могла бы что-то придумать только с Никитой.

Он позвонил, как и всегда, когда она думала о нем. Может, потому, что она всегда о нем думала?

– Привет. Не говорил с тобой со вчерашнего дня, и, знаешь, кажется, будто прошло сто лет. Как ты?

– Ничего.

– Что-то случилось?

– Нет. Просто Сергей позвонил. Сказал, что Виктор отказывается говорить о ребенке. Спрашивает, не знаю ли я, как его зацепить. Разговорить, в смысле. Представляешь, какая глупость?

– Представляю. Что он еще сказал?

– Что, судя по показаниям матери Виктора, он до меня держал в погребе другую женщину и вроде бы убил ее.

– Как он связал свою просьбу и этот факт?

– Никак, конечно. Просто, говорит, вы все узнаете на суде. Да, он еще спросил, не чувствовала ли я страха за свою жизнь. Не боялась ли, что он и меня убьет.

– Что ты ответила?

– Нет. Я просила, хотела, чтоб он меня убил. Он уходил, потому что боялся действительно сделать это в припадке бешенства.

– Оленька, я думаю, дело в этом. Они продумывают вариант твоей помощи в поисках ребенка. Держат как шанс то, что эта мразь по-своему тобой дорожит.

– Но как я могу…

– Не нужно ничего. Пусть ищут. Я звоню из машины. С рассвета езжу, заглядываю во все дворы по дороге от дома, где он жил. Говорю с дворниками, милиционерами. Буду ездить день и ночь, пока не найду малыша.

Надя слонялась по дому, и Стелла вздрагивала, встречаясь с дочерью взглядом. «У нее глаза раненой волчицы. Возможно, смертельно раненной. Что делать? Как ей помочь? Как заставить хотя бы выпить успокоительное? Лучше бы она напилась, как раньше». Она почистила большое яблоко, протянула дочери, перекрыв ей дорогу.

– Съешь, это улучшает аппетит. Скоро будем обедать. Никита не приедет?

– Нет, мама. – Надя прямо посмотрела Стелле в глаза. – Он уехал до шести утра. Он ездит просто вот так, по улицам и домам, и разыскивает Олиного ребенка. Ты это понимаешь? Ну, допустим, он хочет ей помочь. Допустим, он так пытается загладить свою вину: не дождался, женился. Но зачем искать ребенка от какого-то ублюдка, монстра, насильника, вроде бы даже убийцы? Ты как женщина ее понимаешь? Это же крест на всю жизнь, букет порочных генов!

Стелла помедлила:

– Я бы хотела, чтоб ты задавала мне более легкие вопросы, как в детстве. Сейчас ты взрослый, умный человек, имеющий опыт страданий. Но от чего-то ты всегда была ограждена. Я считала: раз есть возможность, нужно закрывать девочку от довольно-таки страшного мира вокруг. У тебя были хорошие няни и гувернантки. Видимо, мы все сыграли какую-то роль в том, что ты, трезвый и прагматичный человек, выбрала в мужья бедного принца. Мне кажется, это крохи припрятанного тобой инфантилизма, воспоминания о сказках с картинками. Я уверена: дело не в том, что Никита так красив. Он порядочный, честный, ответственный. Папа говорит, что свою работу старшего менеджера на его фирме он выполняет так, будто от этого зависит честь династии. Думаю, на первый вопрос, почему он ищет, я ответила. А вот второй… Это сложнее. Понимаешь, тебе только предстоит это узнать. Каждая женщина этот опыт получает в одиночку. Ты рожаешь крохотный комочек и вдруг чувствуешь, что он и есть ты, самое главное в тебе. И если женщине не очень повезло, она меньше всего думает о том, от кого родила. Кстати, я очень люблю популярные статьи о генетике. Там все не так просто. Букет убийцы, насильника, алкоголика вовсе не обязательно является обязательным приложением к его ребенку. Если мать другая, если ее личность и гены сильнее, она может победить еще до рождения ребенка.

– Ты читаешь статьи по генетике? Это что-то новое.

– Ты думала, меня интересуют только каталоги одежды и журналы, где пишут о том, как составлять букеты? Вот видишь, никто никого не знает до конца. Я скажу больше: не так уж много женщин, которые точно знают, что заложено в человеке, от которого они рожают детей. У Оли просто крайний и слишком очевидный случай.

– Ты это о чем? Не знают, что заложено… Ты как-то очень лично это сказала.

– Ерунда. Ты просто сейчас все болезненно воспринимаешь. Я накрываю стол?

– Мама, он может уйти к ней? Даже если она не захочет? Я была у нее, видела их вместе. Она не хочет, она его не простила. Но он может? С этой своей одержимостью, когда речь идет о ней…

Стелла беспомощно опустилась на стул.

– Не истязай себя, умоляю. Ты же знаешь, как это может для тебя закончиться. Я тогда молилась, чтоб ты осталась живой. Только об этом.

– Значит, ты думаешь, что может.

Никита все ехал и ехал по шоссе, ведущему от гаража Смирнова. Кольцевая давно осталась позади. Он останавливал всех прохожих, которых становилось все меньше, заглядывал во дворы, если калитки открывались просто, стучался в двери домов. Он перестал считать, сколько милиционеров отрицательно качали головами или недоуменно разводили руками. Он был практически уверен, что искать нужно за городом, в частном секторе. Ребенок, подброшенный к подъезду московского многоквартирного дома, уже давно бы всплыл в милицейских сводках. Но Слава и Сергей сказали, что в ту ночь никаких сигналов не было. Они уже опросили участковых.

В одном из поселков он увидел на окраине крошечный бедный домик, во дворе которого возились чумазые дети. На веревке во дворе сушились пеленки. Значит, есть и грудной. Он долго стучал, а дети с радостным недоумением его разглядывали. Наконец дверь открыла толстая женщина в старом, давно не стиранном халате.

– Вы не разрешите войти? – спросил Никита.

– А че тут не разрешать, – пожала плечами женщина.

Никита вошел, осмотрелся. Дом состоял из небольшой, закопченной кухни и довольно просторной комнаты, в которой находились разного вида и качества детские спальные места. Даже просто тюфячки на полу с подушками без наволочек и одеялами без пододеяльников. В старой маленькой кроватке кряхтел крошечный малыш.