Юлия Латынина - Промзона

— Сергей Изольдович заболел, а Любовь Андреевна к нему поехала.

Денис отворил дверь кабинета и сказал:

— Проходи, Мансур. Только сигарету потуши. У Сережи не курят.

Денис неторопливо занял место во главе длинного стола для совещаний.

Мансур уселся наискосок от Дениса, а энергетик сел на краешек стола.

— Так в чем вопрос? — сказал Денис.

— В долгах, — сказал Мансур. — По электроэнергии.

— У нас нет долгов. Мы платим все текущие платежи, а предыдущий долг реструктурирован.

— Он реструктурирован не в пользу энергосистемы, — сказал энергетик. Я намерен пересмотреть схему погашения долга.

— Каким образом?

— Я хотел бы получить в его счет заводской Дом Культуры.

— Тот дом культуры, где раньше была дискотека, в которой Мансур торговал наркотиками?

Мансур улыбнулся и развел руками.

— Ну я в твои дела не лезу, чем ты торгуешь, Денис Федорыч, — сказал он, — и тебе какое дело, чем я торгую?

— Я что-то не понял, — сказал Денис, — долги кто наделал, Сережа или Брешев?

Брешевым звали прежнего директора ГОКа.

— Брешев, — ответил энергетик.

— Ну так идите к Брешеву и с него спрашивайте. Вон, особняк у него стоит, его и берите.

— Ты на кого залупаешься? — сказал Мансур. — А? Мусор прокурорский? Да я таких, как ты, на зоне на завтрак кушал… Ты как со мной говоришь?

— Я с тобой как бизнесмен с бизнесменом говорю, — спокойно ответил Денис, — хочешь, чтобы я с тобой как мент с уголовником разговаривал? Могу обеспечить.

Мансур молча поднялся, смерил Дениса взглядом, сплюнул на пол и вышел.

Энергетик задержался.

— Зря вы так, Денис Федорыч, — сокрушенно сказал он, — люди к вам с деловым предложением, а вы с ними как со свиньями…

Денис молча набирал сотовый Ахрозова.

С заводоуправления Денис поехал к мэру города Павлогорска. Павлогорский мэр относился к новым собственникам плохо. Раньше, во времена беспредела, именно он был разводящим на ГОКе, получал окатыш вместо налогов и указывал, каким именно фирмам им торговать. Теперь вольница кончилась; дружественные мэру бандиты сидели ровно. ГОК давал половину поступлений городского бюджета. Мэр попытался было заставить его платить больше. ГОК вместо этого учредил благотворительный фонд «Павлогорский окатыш» и из фонда этого финансировал все местные детские дома и социальные программы.

Получился параллельный бюджет, над которым мэр был не властен и воровать который ему было нельзя. Люди, получавшие оттуда деньги, были обязаны не городскому бюджету, а непосредственно Извольскому и Ахрозову Мэр громко негодовал по этому поводу Последний раз он негодовал неделю назад, на крестинах внучки Мансура.

Мэр присутствовал на этих крестинах в качестве посаженного отца.

Мэр очень удивился, узнав про проблемы с железнодорожниками и энергетиками.

— Ну, Денис Федорович, — сказал мэр, — с вашей группой трудно работать.

А с Ахрозовым особенно. Он на прошлой неделе Мансуру в грызло дал. И вчера человека избил. Это все знают. Бандитские у человека замашки.

Тут на столе мэра зазвонил телефон. Трубка что-то закрякала в ухо мэру — Да, Анастас Григорьевич, — сказал мэр, — да, уже приходили. Да. Передам.

Мэр положил трубку. Денис глядел на него с усмешкой.

— Фрол Иванович, — сказал Денис, — знаете, что бывает, когда дергаешь за хвост павлина?

Мэр недоуменно посмотрел на него.

— Нет, а что?

— Можно надергать много красивых перьев. А если дергаешь за хвост крокодила, знаете, что бывает?

Мэр смущенно пожал плечами. Насчет крокодила он, видимо, все себе представлял.

— Вы когда дергаете за хвост, — сказал Денис, — смотрите, кого дергаете, и где ближайший дзот.

Денис приехал в пансионат к Ахрозову сильно встревоженный. Несмотря на свои угрозы мэру, Денис понимал, что в чем-то мэр был прав: Ахрозов вел себя в Павлогорске как фашистский оккупант r белорусской деревне. Несколько месяцев назад, когда на Сергея легла нелегкая задача расчистки авгиевых финансов, его тяжелый характер был скорее плюсом: Ахро-зова просто панически боялись.

Не то сейчас. Ту же шахту им. Горького, — да разве посмел бы Фаттах так нагло кинуть AMК без согласия Анастаса? А Анастас разве осмелился бы на такую крутую подлость, если б Ахрозов не съездил его по роже? А вчерашний прораб, о котором доложил начальник охраны комбината? Легко бить прорабов, когда мэр свой и менты свои, а ежели сейчас Мансур заведет к этому прорабу прикормленного мусора, да и расколет прораба на иск?

В разгар промышленной войны тяжелый нрав Ахрозова превращался в безусловный минус. А снять его тоже было нельзя. Коней на переправе не меняют.

Впрочем, как бы сильно Денис не злился на Сергея, злость прошла сразу, как только он шагнул в комнату больного. Тот лежал навзничь в ворохе одеял, закрыв глаза, и из полуоткрытого его рта стекала струйка слюны. На столике возле постели стоял поднос с пузатым чайником. Денис в который раз отметил про себя нарочитую бедность обстановки.

— Господи, Сережа, что с тобой? — ужаснулся Денис.

— Отравился, — угрюмо сказал сидевший в углу водитель. Почему-то все его служащие были преданы Ахрозову по-собачьи.

Ахрозов потянулся к чайнику. Денис поспешно налил ему обжигающе-черный раствор в щербатую чашку.

— Это Горный, — сказал Ахрозов, выслушав рассказ про Дом Культуры и электроэнергетиков, — у него слишком большие обязательства перед ворами. Если он не вернет себе бизнес, его убъют.

— Мансур у Горного в доле?

— Это еще вопрос, кто у кого в доле.

Денис наклонился, поправляя одеяло Сережи, и заметил у ножки кровати двухлитровую опороженную бутылку «спрайта».

— И что ты предлагаешь делать? — спросил Денис. Ахрозов повернул к нему красное вспотевшее лицо.

— Так уже было, — сказал Ахрозов, — понимаешь, Денис, у меня так уже было. В Оренбурге. И в Курске. Они все приходят один за другим. Они слетаются, как стервятники на подранка. Каждый хочет свою долю. А тот, кто натравливает, он сначала в стороне. Ему даже не надо показывать свою морду, он приходит потом. Он приходит и протягивает руку помощи. А когда ты присматриваешься, то видишь, что на этой руке когти гиены.

— И кто же, по-твоему, за Горным и Мансуром? Ахрозов закрыл глаза.

— Денис, — сказал он, — вам не надо было меня делать директором. Я меченый. Мы потеряем комбинат. Я уже два комбината потерял. Я им никогда не мог ответить, понимаешь? Когда это начиналось, кидали все. Кидали лучшие друзья. Я тебе не рассказывал, как от меня Леся ушла?

В спальню вошла секретарша Ахрозова, Люба. Ее полные, слегка накрашенные губы были аппетитны, как две вишенки, и она двигалась счастливо и осторожно, словно несла кувшин с водой. В руках у Любы был поднос с чайничком и белыми фарфоровыми чашками.