Юлия Латынина - Промзона

— Ну Сергей Изольдович, ну пожалуйста! — взмолилась Настя. — Ведь там у вас, наверное, девочки голые пляшут, да?

В ресторане Ахрозова голые девочки не плясали. Они плавали в бассейне с прозрачными стенками.

— Ну хорошо, — сказал Ахрозов, — только мне надо заехать переодеться.

Апартаменты Ахрозова, которые многим окрестным крестьянам показались бы невероятно роскошными, для генерального директора были более чем скромны.

Ахрозов жил даже не в «турецкой деревне», куда в гостевой дом определили Гришу, а просто в одноэтажном флигельке на территории бывшего партийного пансионата «Иволга». Номер был двухкомнатный, с маленькой прихожей, застланной порыжевшим ковром, с гостиной и большой спальней. К спальне был пристроен широкий солнечный балкон, а к гостиной — небольшая кухонька. Они прошли в кухню, — Чаю будешь? — спросил Ахрозов.

Насте почему-то очень хотелось пить.

— Да.

Ахрозов захлопотал на кухне около чайника. Сквозь приотворенную дверь Настя видела его широкую спину, обтянутую черной фуфайкой, и сидящие мешком брюки. Директор делал все споро, по-холостяцки, — через минуту белые с синим ободком чашки уже стояли на столе и тут же громоздились нарезанные горкой бутерброды с сыром. Из стенного шкафа была извлечена непочатая бутылка коньяка, а из холодильника — запотевшая баночка кока-колы.

Ахрозов оборвал с бутылки пробку и налил коньяк в два стеклянных стакана, таких же, в которых в столовой подавали кисель и молоко.

— Я не буду, — поспешно замотала головой Настя.

Ахрозов не стал настаивать и выхлебал свой стакан сам, до половины.

На кухне запел чайник, и тут же зачирикал мобильный телефон. Ахрозов, разговаривая, поднялся со стула. Через минуту он вернулся со свежезаваренным чайником. Поступь у Ахрозова была мягкая и тяжелая, как у мишки, который подходит к улью с медом. Мобильник пискнул было снова, но Ахрозов отключил его и кинул куда-то на сервант.

Чай был густой и прозрачно-коричневый, как раз такой, какой нравился Насте.

— Сахару? — неловко спросил Ахрозов. Настя наморщила лобик.

— Не. Печенья.

Ахрозов распахнул дверцу шкафа и принялся рыться в поисках печенья. Но печенья в квартире не оказалось. Директор слишком привык питаться где придется, — или в столовой для инженеров, или в ресторане. Ахрозов прошел в спальню и нажал на интерком. Через минуту в дверях образовался охранник.

— Печенья принеси, — сказал Ахрозов.

Охранник оглядел ничего не выражающим взглядом Настю и исчез. Директор вернулся в кухню, опустился на крякнувший под ним стул и допил остатки коньяка.

За окном стремительно, как это бывает на юге, темнело. Вдоль дороги, бегущей по гребню озера, выстроилась во фрунт цепочка огней.

— А вы здесь совсем один живете? — спросила Настя.

— Да.

— А жена есть?

— Нет, — сказал Ахрозов, — жена сбежала.

Черные как ежевика глаза Насти удивленно расширились. Она нерешительно облизнула губки, не зная, задавать вопрос или нет. Ахрозов поглядел на нее и сказал:

— К режиссеру какому-то. В Питер.

— Почему в Питер?

— Не знаю. Она у меня всегда такая была… интересная, знаешь. Все Пастернак, да Бальмонт, да серебряный век… А тут я со своими железками. Она меня каждый вечер шпыняла: а ты, мол, знаешь, какие стихи Пастернак про осень написал?

— А какие?

— А фиг его знает… Она и сама не знала.

Ахрозов налил себе еще коньяка, разбавил его кока-колой и выпил. Коньяк и кока-кола оба были коричневыми, и Настя не могла понять, сколько кока-колы было в стакане, а сколько спиртного.

— А этот… крутился… в кино обещал снять.

— Снял?

— Нет. Он вообще за наркотой приезжал… и ее на это дело посадил… уже в Питере.

— Она живая? — спросила вдруг Настя.

— Нет.

Настя тихо охнула.

— Зарезали ее два года назад. Она до шлюхи вокзальной докатилась. Так, труп не очень-то и опознали…

— И вы ее и не искали?

— Не искал. Думал — сама прибежит!

— А она?

— А она приезжала. В Таджикистан. А там уже никто не знал, где я…

Настя молчала.

Ахрозов уперся тяжелыми кулаками в стол, Настя заметила, как под черной фуфайкой перекатились тугие мускулы.

— Если она от меня к какому-то глисту ушла, так какой я после этого мужик, а? — спросил Ахрозов.

— А дети есть? — спросила Настя.

— Сын. В Кембридже. Нечего ему тут нашу вонь нюхать.

— А у меня будет много детей, — сказала Настя.

— Это сколько — много?

— У меня будет девочка, и мальчик, и еще девочка, и еще мальчик, — сказала Настя. — Вот. Чем больше, тем лучше. А ты совсем какой-то несчастный.

— Почему?

— Так. Ни детей, ни жены. Одни шаровые мельницы.

— Я действительно не очень счастливый человек, Настя, — хрипло сказал Ахрозов.

Они замолчали. У Ахрозова в кармане неожиданно зазвенел второй недобитый телефон, директор дернулся, выключил и его. Потом наклонился к интеркому, рявкнул:

— Да где твое печенье?

— Дак в город поехали, Сергей Изольдович,; — растерянно доложил охранник, — нету печенья в доме.

— Чтоб через десять минут было, — сказал Ахрозов, — уволю к чертовой матери.

Настя сидела, опустив глаза. Про печенье она сказала просто так: не очень-то было ей и нужно это печенье, тем более чтобы отправлять за ним в город служебную машину.

— Так вы переодеваться-то будете? — сказала Настя.

— Потом, — сказал Ахрозов.

Он тяжело поднялся и достал из шкафа новую бутылку коньяка. Настя с некоторой тревогой следила, как граненый стакан снова наполняется янтарной жидкостью.

— Я Западный карьер тебе показывал? — спросил Ахрозов.

Настя на всякий случай кивнула.

— Я там человека убил. Посредника. Он у экскаваторщиков запчасти скупал.

Я заметил, что норма расхода долот — в два раза выше. Ну, мы с охраной их наземь положили. Он лежит, и я вижу, он из-под мышки ствол тянет. Я в него выстрелил. Прямо в голову, а? Там мозги на пять метров разлетелись.

— Я наверное пойду, — сказала Настя.

— Погоди, — сказал Ахрозов. — У него шесть детей, да. Все от голода пухнут. А ты думаешь, Сляб это ценит? Он меня выкинет, за то, что я человека убил. Когда я все тут расчищу. А я для него человека убил. А, Настя? Я прав был или нет?

Настя промолчала.

— А воровать перестали, — сказал Ахрозов. Закрыл глаза и добавил:

— Это режиссеришку бы так… Как ты думаешь?

— Я думаю, что тебе лучше в ресторан не ехать, — сказала Настя, — лучше я домой пойду.

Она поднялась, и Ахрозов неожиданно легко поднялся перед ней и перегородил ей путь к выходу — Не уходи, — сказал Ахрозов. Его руки внезапно оказались у нее на плечах. Ахрозов выпил в этот вечер довольно много, но то ли оттого, что это был дорогой коньяк, то ли еще почему, а только спиртным от него особенно не пахло.